Грандиозные авантюры. Николай Резанов и мечта о Русской Америке - Оуэн Мэтьюз

о том, какая судьба ждет нас всех»7. Лангсдорфу вторит Левенштерн: «Мы все приготовились к смерти, кто-то держался за руки и просил друг у друга прощения… кто-то сидел как истукан, а кто-то молился, готовясь испустить дух»8. На следующее утро на нижних палубах обнаружился слой из песка и ракушек глубиной в три ладони. Промокшие ткани, предназначенные для подарков сёгуну, развесили на канатах и мачтах, чтобы они просохли.

Корабль чуть было не пошел ко дну, но уцелел, и Резанов потихоньку начал готовиться к встрече с японцами. В Петропавловской Гавани на борт для военного эскорта взяли пятерых солдат, и Резанов приказал, чтобы те разучивали на палубе барабанную дробь, а остальные репетировали почести, с которыми должно встречать японских сановников. Еще раз проверили запасы вина, водки и табака. Резанов написал для японцев короткую справку о России, начинавшуюся такими словами: «Россия занимает полмира и является величайшей империей во всей вселенной»9. Это было смелое, но не совсем справедливое утверждение, которое по духу очень напоминало текст письма китайского императора, зачитанного на переговорах в Нерчинске, которые состоялись за полтора века до описываемых событий. Резанов должен был объяснить «сирым» японцам, что «великий русский император знает о страданиях людей в других странах и из чувства сострадания разрешает открытие границ для торговли самыми разными товарами»10.

Резанов внимательно изучил письмо, которое одиннадцать лет назад было вручено Адаму Лаксману. Есть ли надежда на то, что в нем содержится приглашение к установлению дипломатических отношений и началу торговли? На самом деле текст письма не давал никаких поводов для оптимизма. «Наша империя не выражает вашей империи уважения, но и не относится к ней с каким-либо неуважением, – прямолинейно писал главный советник сёгуна Мацудайра Саданобу. – Мы не стремимся к ведению переговоров. Мы не можем удовлетворить вашу просьбу об установлении дружественных отношений, и потому вам запрещено проследовать из порта в Эдо» (то есть к месту пребывания сёгуна). И все же в письме было написано, что один русский корабль может посетить Нагасаки.

Резанов надеялся на то, что разрешение на посещение послужит зацепкой для начала переговоров. Кроме этого, он рассчитывал, что японцы оценят факт возвращения пяти моряков, выброшенных на русские берега, ну и, конечно, что сыграют свою роль щедрые подарки «от русского императора». У Резанова было припасено написанное по-русски и переведенное на японский язык письмо Александра I, в котором тот уверял сёгуна в своем «искреннем уважении» и «исключительно дружеских намерениях». В этом же письме говорилось о подарках: механических часах в форме слона, зеркалах, лисьих шкурах, фарфоровых вазах, ружьях, пистолетах, а также изделиях из стали и стекла; Александр отметил, что все это «продукция наших заводов». Насчет последнего – сомнительно, хотя бы потому, как ехидно писал Левенштерн, что на циферблате часов большими буквами было написано слово London[61]. Но бог с ними, с часами. Александр писал так: «Все эти подарки не имеют большую ценность, но я надеюсь на то, что Ваше Величество сможет найти в моей стране то, что Ему понравится»11.

Двадцать шестого сентября моряки на «Надежде» заметили первую японскую лодку, в которой «сидели похожие на дикарей люди, все голые, за исключением поясов»12. Рыбаки показали знаками русским, что им надо уплывать из этих вод, однако увидев на борту японцев, смутились и быстро ретировались. Русские солдаты забили в барабаны, матросы вытащили из трюма пушки, а офицеры пошли переодеваться в парадную форму. «Надежда» входила в залив Нагасаки, став первым (но не последним) русским военным кораблем, посетившим японский порт13.

На берегу русские увидели город, застроенный низкими деревянными домами, и холмы, на которых были разбиты террасы. Навстречу «Надежде» вышло военное японское судно с сорока гребцами и черно-белым флагом. С борта судна два японских чиновника громко зачитали какой-то документ, однако никто из русских не понял его содержания. Жестам морякам было показано, что они должны бросить якорь в шести километрах от города. Это было далеко не лучшее место с сильными подводными течениями, где глубина составляла сорок морских саженей (около 73 метров). Тем не менее Резанов был вне себя от радости. «От счастья он поцеловал меня и еще кого-то»14, – писал Левенштерн.

Потом к «Надежде» подплыли две большие лодки с местными чиновниками и несколькими европейцами, судя по всему голландцами, на борту. Никто из них не приветствовал русских и не отвечал на сигналы. Наступила ночь, и около «Надежды» появились небольшие сампаны с любопытными японцами. Сампаны были освещены лампами «с огромными бумажными абажурами, на которых были изображены прозрачные геральдические знаки и эмблемы. В каждом абажуре было два ярких источника света»15. Команда корабля готовилась ко сну. Первая ночь у берегов Японии прошла в окружении качающихся огромных абажуров и запаха жареной рыбы в воздухе.

На следующее утро на борт «Надежды» поднялась официальная делегация, состоявшая из тридцати вооруженных мечами и богато одетых сановников и их слуг. Под звуки барабанной дроби главу делегации провели в кают-компанию. Японцы-переводчики, говорившие на голландском, представили главу делегации как баньёси (banyoshi), что скорее всего является искаженным японским словом «буге» (bugyō), которым во времена сёгуната Токугавы называли уполномоченных или чиновников16. Главный баньёси и двое его помощников тут же уселись, скрестив ноги, на диван в кают-компании. Вдоль стены выстроились слуги с церемониальными лампами (с абажурами), а у ног баньёси уселись те, кто обслуживал «аппарат для курения» (видимо, кальян), подавал табак и плевательницы.

Резанов поклонился сановнику на европейский манер, сел напротив него в кресле и попытался начать разговор по-японски (недаром же он во время путешествия так упорно учил слова и выражения), однако его тут же вежливо прервал один из переводчиков и сообщил, что к баньёси разрешено обращаться только через официальных толмачей17. Слово oppertolk на голландском означает «главный переводчик», и этим человеком оказался Мотоки Шодзаемон. Именно Мотоки Шодзаемон выполнял в течение последующих трех месяцев функции переводчика для членов посольства и являлся человеком, через которого происходили любые контакты с японскими властями. Сам Резанов не говорил по-голландски, следовательно, ему тоже требовался переводчик, функции которого взял на себя Лангсдорф, немного говоривший на нижненемецком наречии. Обращаясь к Резанову, Шодзаемон вставал на колени, но когда обращался к баньёси, то падал ниц и говорил в пол.

Японский сановник поинтересовался, как прошло морское путешествие, и тут часовые, стоявшие при входе в кают-компанию, объявили о появлении трех европейцев. Двадцатисемилетний Гендрик Доефф (Hendrik Doeff) был главой голландской торговой миссии в Нагасаки. Вместе с ним пришли