Интеллектуалы древней Руси. Зарождение соблазна русского мессианизма - Игорь Николаевич Данилевский

с которым „Хожение за три моря“ обнаруживает явное сходство, это „хожения“ или „паломники“ в Святую землю — такие, например, как „Хождение“ игумена Даниила или описания путешествий на Флорентийский собор в 1439 г.». Подобно авторам «классических» хожений, Афанасий Никитин вел нечто вроде путевого дневника, хотя и писал его урывками, время от времени — видимо, когда выдавалась свободная минута.

Однако путешествие Афанасия ни в коем случае не было паломничеством. Это была, как считают многие, «деловая» поездка, совершенная к тому же не вполне по своей воле. Да и земли, которые он посетил, не были не то что святыми, но даже и христианскими…

Довольно широкое распространение получила точка зрения, согласно которой Афанасий Никитин выполнял некую официальную миссию. По мнению целого ряда исследователей, его «Хожение» представляло собой нечто вроде дипломатического или торгового отчета, написанного едва ли не по заданию самого Ивана III.

Так, М. Н. Тихомиров писал: «Мы видим перед собой своего рода торгового разведчика, узнававшего путь в страну чудес, в Индию, может быть, тот путь, который был по случаю каких-либо причин внутреннего характера закрыт примерно во второй половине XV в.»

Основанием для подобных догадок послужило то, что летописец получил записки Афанасия от дьяка великого князя Василия Мамырева, которому купцы передали тетради с собственноручными записями «тверитина». Некоторые исследователи даже называли место службы Василия. Так, советский литературовед, написавший в 1980 году предисловие к изданию «Хожения», Николай Иванович Прокофьев (1909–1995) писал: «выходец из купеческой среды Василий Мамырев <…> во второй половине XV века занимал пост дьяка посольского приказа, то есть ведал всеми внешними делами Московского государства». Проблема, однако, в том, что Посольский приказ появится в Москве только в 1549 году, через 90 лет после смерти Афанасия. Так что дьяк, в руки которого попало сочинение тверского купца, при всем желании не мог там служить. Занимался ли Василий Мамырев международными контактами, неизвестно.

Еще одно предположение недавно было высказано известным филологом Александром Григорьевичем Бобровым. Исходя из того, что сам Афанасий не называл себя купцом и у него, возможно, была грамота великого князя Ивана Васильевича, исследователь предположил, что путешествие в Индию могло быть официальным проектом, поддержанным московским и тверским правителями. Само же «Хожение» А. Г. Бобров рассматривает в качестве посольского отчета, но приватного, поскольку официальным послом Афанасий Никитин быть не мог. Основной целью Афанасия исследователь считал поиск индийских специй, необходимых для приготовления святого мира — ароматической смеси из нескольких десятков растительных масел, душистых трав и благовонных смол, которая используется в православных священнодействиях. Соответственно, поездка Афанасия преследовала, по мнению исследователя, не «мирские», а церковные интересы. Неофициальная посольская миссия «тверитина», по мнению А. Г. Боброва, заключалась в установлении места происхождения специй, а также выяснении возможности и способа их доставки на Русь. Из этого предположения делался далеко идущий вывод: «поиски специй Афанасием <…> надо рассматривать в контексте <…> широкого стремления к достижению автокефалии русской Церкви». При всех достоинствах этой гипотезы доказать ее вряд ли возможно.

Скорее, прав Я. С. Лурье, который полагал, что «Хожение за три моря» — «не челобитная и не политический памфлет, а записки личного характера».

Порой Афанасия называют «предприимчивым купцом». Однако и эта точка зрения не находит подтверждения. Мало того, еще в самом начале своего путешествия, под Астраханью, Афанасий был ограблен ногайскими татарами, после чего, как он пишет, «нас отпустили голыми головами за море». Попытка его вместе с другими пострадавшими товарищами получить у правителя Ширвана (средневекового государства на территории современного Азербайджана) средства, которые позволили бы им вернуться на Русь, оказалась неудачной: «не дал он нам ничего: дескать, много нас». Поэтому, как пишет сам тверской купец, «разошлись мы, заплакав, кто куда: у кого-что осталось на Руси, тот пошел на Русь, а кто был должен, тот пошел, куда его очи понесли…». По мнению А. Г. Боброва, эти слова могли относиться не к самому Афанасию, а к его попутчикам. Однако автор «Хожения» прямо написал, что оказался в числе тех, у кого ничего не осталось: «И я от многих бед пошел в Индию, потому что на Русь мне идти было не с чем, не осталось у меня никакого товара». Путь на родину был закрыт: все похищенные товары были приобретены в долг, который он теперь не мог вернуть. Несостоятельного должника дома ждал правеж: публичное избиение, а затем — до возвращения долга — превращение в холопа заимодавца. Для вольного горожанина-купца (а не изгоя, подобного Даниилу Заточнику) это, несомненно, было неприемлемым вариантом.

Единственное, что удалось Афанасию, так это приобрести за сто рублей жеребца — с надеждой его перепродать, поскольку «в Индийской земле кони не водятся». На вырученные деньги он надеялся закупить товары, которые можно было бы с выгодой продать на Руси, и таким образом хотя бы отчасти рассчитаться по долгам. Вот и отправился автор «Хожения» в странствие, которое после долгих скитаний привело его в Индию, где, как его убеждали, можно хорошо торговать. Но и тут Афанасия подстерегали неприятности.

Во-первых, конь, предназначенный для продажи, принес Афанасию одни проблемы:

И в том Джуннаре[58] хан отобрал у меня жеребца, когда узнал, что я не бесерменин, а русин. И он сказал: «И жеребца верну, и тысячу золотых впридачу дам, только перейди в веру нашу — в Мухаммеддини. А не перейдешь в веру нашу, в Мухаммеддини, и жеребца возьму, и тысячу золотых с твоей головы возьму». И срок назначил — четыре дня, на Спасов день, на Успенский пост[59]. Да Господь Бог сжалился на Свой честной праздник, не оставил меня, грешного, милостью Своей, не дал погибнуть в Джуннаре среди неверных. Накануне Спасова дня приехал казначей Мухаммед, хорасанец, и я бил ему челом, чтобы он за меня хлопотал. И он ездил в город к Асад-хану и просил обо мне, чтобы меня в их веру не обращали, да и жеребца моего взял у хана обратно. Таково Господне чудо на Спасов день.

Во-вторых, оказалось, что в Индии трудно найти товары, которые, как он надеялся, можно было бы без убытка продать на родине:

Солгали мне псы бесермены, говорили, что много нашего товара, а для нашей земли нет ничего <…> В Бидаре[60] на торгу продают коней, камку, шелк и всякий иной товар да рабов черных, а другого товара тут нет. Товар все гундустанский, а из съестного только овощи, а для Русской земли товара нет.

Да и коней, как выяснилось в ходе странствий по Индии, там было «много добрых». Так, на ярмарку в Аланд[61], по словам Афанасия, приводили продавать до двадцати тысяч коней. Поэтому выгодно продать жеребца