Моя императрица - Николай Павлович Иванников

— Ты, Григорий, посматривай тут, чтобы государыня далеко от дома не отходила, да на глазах у людей не маячила. А лучше всего пусть в своей комнате сидит и отдыхает.

Гришка на это откликнулся очень неприветливо:

— А ты мне не указ, Алеша, чтобы я твои приказания слушал! Сам знаю, что мне делать!

— А коли знаешь, так и делай! — отвечал я. — Об одной заботе печемся.

Гришка рыкнул напоследок что-то неразборчивое и скрылся в доме. А мы с Катериной направились к коляске, где нас уже дожидались матушка с Лизаветой. В руке Катерина несла сумку рыжей кожи, в которую сложила свой медицинский инструмент и прочие необходимые вещи.

— А что это ты прихрамывать стал, Алешка? — поинтересовалась Катерина. — Не хромал же вроде…

— Матушка поколотила, — пожаловался я. — Черенком от вил. Больно так.

Катерина даже с шага сбилась, за рукав меня схватила.

— За что же это? — спросила она удивленно.

— В воспитательных целях, — пояснил я.

— И как? Воспитался?

Я вздохнул:

— Воспитался. Вот думаю-гадаю теперь, как исправить то, что наворотить успел…

До Ольшанки и в самом деле было рукой подать. На коляске не более получаса езды по вполне себе ровной дороге. Это после дождей по ней с трудом можно пробраться, но дождей проливных здесь давненько не было, так что ехали мы шустро.

Матушка моя, сидевшая рядом с Катериной, все приставала к ней с расспросами.

— А скажите мне, голубушка Катерина Алексеевна, — вопрошала она, — только ли телесные болезни вы лечить способны, или же и душевные тоже?

Я весьма смутно понял смысл этого вопроса. И, судя по недоуменному виду Катерины, она пребывала в том же положении.

— Я не уверена, что правильно поняла вас, Настасья Алексеевна. Что вы имеете в виду под душевными болезнями? Или же у вас в семье кто-то страдает слабостью рассудка? — В этом месте она усмехнулась и искоса глянула на меня. — Надеюсь, это не Алексей? Это было бы обидно, потому как у меня на него имелись большие планы!

Это явно была шутка, и матушка ее приняла. Звонко хлопнув меня по колену, она закатисто расхохоталась.

— На Алешку⁈ Планы⁈ Эк вас угораздило! Бедная девушка… — тут матушка перестала смеяться и кончиками пальцев утерла слезы под глазами. — Нет, я сейчас говорю совсем о другом человеке. Тут дело странное, и я бы даже сказала таинственное… Несколько дней назад — шесть, а может быть и семь, точнее уже и не припомню — там же в Ольшанке мужики из реки девку выловили.

— Русалку? — на полном серьезе спросила Катерина.

Матушка замотала головой.

— Отчего же русалку? Обычную девку, с руками и ногами, вот только чокнутую. Чуть не утопла бедолага, воды наглоталась, но ей на грудь надавили, так она всю воду сразу и выблевала. Была она не Ольшанская, да и вообще не моих деревень девка. Да и по всей округе никто не жаловался, чтобы девки у них пропадали.

— Действительно, странно, — согласилась Катерина. — Издалека ее по реке принести не могло, давно бы утонула. Может лодка у нее перевернулась?

— Может и лодка, — не стала спорить матушка.

— А сама она что говорит?

— В том-то и дело, что ничего толкового не говорит! Шарахается от всех, боится… Поначалу так и тряслась вся от страха, и мычала ересь всякую. Теперь-то попривыкла уже. Ее там же в Ольшанке у старухи одинокой поселили, она ей по хозяйству помогает. Но о себе все одно ничего не рассказывает, только смотрит волчицей, когда ее расспрашивать начинаешь… Вот я и думаю: может вы, Катерина Алексеевна, взглянете на нее? Может получится у вас ее в рассудок привести?

Тут во мне внезапно сыщик сыскного приказу проснулся, и всякие подозрения мне в голову полезли. Я даже Катерине ничего и ответить не дал, сам сразу вопрос матушке задал:

— А вы об этом случае в уезд сообщали? Кто из властей в курсе сего происшествия?

Оказалось, что никому матушка не сообщала, потому как не сочла это нужным. Девка на ее земле нашлась? На ее. Значит, и девка теперь тоже ее. Так у меня матушка рассудила.

Я возмутился таким подходом:

— Матушка Настасья Алексеевна, но вы же понимаете, что так дела не делаются! Если у девки сей хозяин найдется, то он может на вас и жалобу подать, что вы пытались ее незаконно присвоить!

Я заметил, что Катерина смотрит на меня выпученными глазами. И тоже глянул на нее вопросительно: что не так?

— Она вам котенок какой-то, что ли? — спросила Катерина с хорошо заметным возмущением. — Или кошелек, который кто-то обронил? Слушаю я вас, и у меня мороз по коже… Ну какой еще хозяин⁈

Я не особо понял причины ее возмущения и потому ответил, как посчитал нужным:

— Видимо, очень плохой хозяин, раз в розыск до сих пор девку эту не объявил. Но много хуже, если это и не девка вовсе, а барышня из благородных. Что о вас тогда говорить станут, матушка⁈

— Благородную уже давно искали бы, — резонно возразила матушка. — А эту не ищет никто, значит нет в ней ничего благородного. Обычная дворовая девка! Я думаю, она пошла купаться на реку, да ее течением унесло. Другие решили, что она утопла совсем, потому и разыскивать не стали.

— Тем более! — вскричал я с плохо скрытым возмущением. — Представьте себе, матушка, что вы нашли на своей земле чужую лошадь. А хозяин этой лошади решил, что она просто утопла в болоте и не стал ее разыскивать. Стали бы вы искать хозяина этой лошади, или же попросту присвоили бы ее себе — и вся недолга?

— Лошадь хоть не задохлая?

— Да без разницы!

— Это тебе без разницы, а мне разница есть, — заспорила матушка.

Видно было, что моя задачка ей пришлась по душе. Она принялась потирать подбородок, морщила лоб, словно что-то высчитывала, а потом высчитала все-таки и согласно кивнула:

— Да, пожалуй, ты прав. Нужно будет сообщить. Может и впрямь найдется хозяин этой сумасшедшей. Все равно толку с нее никакого! Расходы одни.

— Правильно, матушка, — похвалил я. — Законы для того и писаны, чтобы им следовать.

— Молодой