6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

Я захожу в калитку небольшого садика и тоже сажусь на землю. За мной трубач вводит туда же наших лошадей…

Я просыпаюсь от толчка в бок.

– Эй, кто здесь валяется?

Сумерки. Около меня стоит какой-то пехотный солдат. Я вскакиваю на ноги и оглядываюсь. На шоссе никого нет. Мой трубач, сидя, спит глубоким сном, в руках у него поводья двух наших лошадей, тоже как будто спящих.

– Где бригада?

– Не могу знать.

– А ты что здесь делаешь?

– Ноги поднатерлись, отстал.

Я разбудил трубача, и, захватив с собой на седло отсталого нашего спасителя, мы рысью пустились догонять ушедшую сонную бригаду.

7. Отступление по русской территории

Прощай, Галиция! Сожженные села, измятые поля, изрытая снарядами почва, политая потоками, реками русской крови, вся покрытая бесчисленными холмиками безвестных русских могил.

Прощай, Галиция! Воплями, стонами, проклятиями, слезами насыщен твой воздух. Надежды, радость, величие души, сверхчеловеческие геройские подвиги: сколько пережито, перечувствовано!

Небольшая равнинная речка вьется по лугам среди перелесков. Лучи солнца, отражаясь в ее светлых водах, играют цветными зайчиками на блестящей ее поверхности. Чистой изумрудной зеленью раскрашены листья нависших над водою кустов. Вьется, бежит весело речка, увлекает за собой наши взоры куда-то вдаль, туда, где мы еще не были, где легкое ажурное облачко далекого неба купается, свесившись, в свежей влаге блестящей на солнце речки.

Это река Танев: за спиной у нас Галиция, впереди Россия.

Мы перешли Танев и вступили на родную почву. Впереди виднеется деревня, куда посланы уже наши квартирьеры. Вскоре они возвращаются.

– Разрешите доложить, ваше высокоблагородие, квартиры хорошие. Избы большие, светлые, сразу видно, что это наша Россия, а не их Галиция с курными халупами. И народ, ваше высокоблагородие, совсем другой: попросили молока, потому жарко, так сейчас же во каких два горлача56 притащили. Пейте, говорят, на здоровье. И денег не берут, не то что галицийские паны: попросишь что, так сейчас же плакаться начинают, что и ничего у них нет, и дети у них голодные, и самим-то жрать нечего, только рукой махнешь, бывало. А бабы ихние сейчас и в рев, да как заголосят, как будто их режут, ну, конечно, из избы и бежишь куда попало, лишь бы воя их бабьего этого не слышать. А тут нет: и «голубчики», и «родные». Совсем другая страна, а ведь только речку одну переехать.

* * *

Квартиры, верно, хорошие, и хозяева приветливые. Есть хочется – попросили кислого молока. Молодая хозяйка с улыбкой во всю ширь румяного лица принесла громадную миску с молоком и большими ломтями нарезанный свежий ржаной хлеб. Ели впятером – и не могли никак осилить всей миски. И верно, не хотят брать денег:

– Пусть лучше свои съедят на здоровье, чем завтра немцы придут и все слопают, окаянные.

Разместились хорошо: орудия скрылись в густых зарослях кустарника, лошади в лесной тени, люди по избам деревни. Офицеры расположились в избе, а я вдвоем с Н. А. Тиличеевым в небольшом сенном сарае.

Хорошо после многих дней случайного сна улечься на чистую простыню, оправленную на расставленной походной кровати. Пахнет свежим сеном, усталые глаза смыкаются сами, чудятся милые образы далекой домашней обстановки. Засыпаешь крепким, спокойным сном и не просыпаешься до самого утра, когда светлые пятна от ярких лучей утреннего солнышка проникают через дыры и щели прикрытых на ночь ворот и медленно движутся, изменяя свои очертания, по полу, по одеялу, заползают тебе на лицо. Прищуришь глаза и смотришь на эти горящие пятна, и видишь, как мелкая пыль, стоящая в воздухе, окрашивается в яркие цвета солнечного спектра.

Ворота со скрипом растворяются, и целый сноп света сразу врывается в полутемный сарайчик.

– Ваше высокоблагородие, чай будешь пить? Самовар давно уже вскипел, – как всегда фамильярно заявляет мой денщик, скуластый, белобрысый вотяк57 Менылат Милигалиев.

– Хорошо, Миша, скорей тащи воды умываться.

Н. А. Тиличеева уже давно нет в сарае. Ему не терпится познакомиться с новым расположением своих и австрийцев. Он уже где-то бродит в пехотных окопах.

Какие-то одиночные австрийцы изредка появляются из еле нарытых кое-где окопов на том берегу. Наша пехота говорит, что у них там, на фронте нашей дивизии, всего лишь один батальон, да и тот составлен из стариков и инвалидов какого-то глубокого резерва. Командует ими даже не офицер, а какой-то старый врач из отставки. Может быть и так, кто их знает? Во всяком случае, они нас нисколько не беспокоят, а сами нас безумно боятся: по ночам все время пускают осветительные ракеты, совсем как в былое время под Перемышлем.

Стрельбы нет совершенно, разве только какой-нибудь из наших более рьяных солдат для острастки пустит в их сторону одинокую пулю. Прозвучит в воздухе резкий винтовочный выстрел и постепенно затихнет вдали.

* * *

Ясное утро. На наблюдательном пункте, в опушке леса, собирались офицеры батареи.

На фронте полная тишина, не прерываемая ни одним звуком, характеризующим военное время. Офицеры разлеглись на травке и ведут разговоры.

– Господа офицеры, будьте добры указать мне, где находится землянка командира четвертого батальона первого полка? – Саперный поручик вежливо приложил руку к козырьку фуражки.

– Рассказать трудно, давайте я сам проведу вас туда. – Н. А. Тиличеев поднялся на ноги.

Он сделал всего три шага и вдруг упал. Офицеры бросились к нему: Н. А. Тиличеев был мертв.

Умер прекрасный, чудный юноша, идеально храбрый в бою, идеально чистый в жизни, с твердой, сильной волей, с мягкой, нежной и любящей душой. Черное облако заволокло 6-ю батарею. Все – как офицеры, так и солдаты – впали в уныние. Что-то как будто оборвалось, лопнуло в стройном механизме батареи, чего уже не исправить никогда.

В продолжение нескольких последующих дней все интересы, как общие, так и личные, отошли совершенно на задний план и все мысли, все разговоры сосредоточились только на этой внезапной смерти общего любимца 6-й батареи.

Умер мой лучший друг, почти никогда в боевой обстановке не покидавший меня, готовый всегда своим телом, своею жизнью закрыть меня от грозящей опасности: Н. А. Тиличеев в сфере огня всегда становился так, чтобы закрыть собою меня от возможного ранения. Я отлично понимал эту его уловку, но нарочно, чтобы его не огорчить, делал вид, что не замечаю ее, так как я всегда твердо верил, что от судьбы не уйдешь никогда или по сложившейся поговорке: виновного найдет.

Подпоручик 6-й батареи Николай Александрович Тиличеев похоронен на реке Таневе, в местечке Пелгорае Холмской губернии, в церковной