6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

Целый день идет перестрелка, целый день мы, голодные, сидим в маленьком ровике, не смея оттуда вылезть наружу, чтобы хотя немного размять свое застывшее тело. С наступлением темноты приказано отступить, уничтожив посевы. Как легко отдать такое приказание и как трудно его выполнить. «Уничтожить посевы» – бесконечное море высокой наливающейся пшеницы.

Мы отступаем. Развернутым фронтом орудий и ящиков проходит батарея по густому полю, но до уничтожения его еще слишком далеко, и поле, такое же пышное и только лишь местами помятое, остается в дар неприятелю, как и раньше, до этого случая, ему всегда оставлялось бесконечное количество всякого рода хлебных полей.

* * *

Мы немного отошли и остановились в опушке большого дубового леса. Для всех нас было ясно, что германцы сейчас нас преследовать не будут, а потому мы спокойно расставили свои палатки под сенью громадных дубов и до самого утра совершенно спокойно проспали. Утром же получили приказание выдвинуться немного вперед, в сторону неприятеля.

Поставив батарею в лощине между хлебными полями, я установил свой наблюдательный пункт на линии наших пехотных окопов, проходящих в этом месте через околицу небольшой покинутой жителями деревни. Усевшись со своей группой телефонистов и наблюдателей за крайней избой пить чай, я по телефону был уведомлен, что сейчас наша пехота отодвинется немного назад, на линию 46-й дивизии, по ошибке не дошедшей до намеченного ей места, и чтобы я этот отход не принял бы за отступление.

Действительно, вскоре наша пехота поднялась и стала отходить, но как раз в это время этот маневр был замечен подходившим противником, и его артиллерия открыла сильный огонь по нашей пехоте.

Мне ни разу еще не приходилось видеть такого разнообразия цветов разрывов германских снарядов, как в этом обстреле. Здесь были дымы черные, белые, зелено-желтые, красные, голубые. Пехота наша, начавшая свой отход в порядке, бросилась врассыпную, стараясь скорее спрятаться от глаз неприятеля в громадных хлебных полях.

– Ваше высокоблагородие, наша-то пехота совсем уходит.

– Как совсем? Не может этого быть!

Мои наблюдатели оказались правы: под сильным артиллерийским огнем германцев, раскиданным по всему полю, дивизия прошла назначенную ей линию в беспорядке, и передние уже начали скрываться в лесу, в котором мы провели предыдущую ночь. Мы остались одни с телефонным аппаратом. Все провода оказались порванными, и таким образом связь с батареей прекратилась. Оставалось лишь захватить аппарат и идти на батарею, что мы и сделали.

Как только мы углубились в хлебные поля, сейчас же около меня образовалась группа из отставших наших пехотных солдат, которая стала расти и через некоторое время достигла внушительных размеров. Опасаясь, что мы таким образом привлечем на себя огонь неприятеля, я разделил приставших пехотинцев на несколько частей, назначил старших и указал каждой группе свой путь отхода. Через некоторое время около меня выросла новая группа отставших, с которой я опять проделал то же самое, что и с первой. И таким образом, пока мы дошли до батареи, мне несколько раз приходилось проделывать этот маневр с отставшими солдатами. Обычное явление: в опасные минуты боевой жизни оставшиеся без своих офицеров солдаты всегда жмутся к первому попавшемуся офицеру, хотя бы и совершенно посторонней части.

Стоявшая невдалеке 4-я батарея под огнем неприятеля галопом ушла уже назад. 6-я батарея в совершенном одиночестве осталась на позиции посреди хлебных полей. Ко мне обратились взволнованные взоры людей. Нужно было успокоить людей, и, кроме того, я не хотел рисковать отходом под сильным огнем по единственной ведущей в тыл дороге, проходящей по совершенно открытому месту.

Хорошо изучив характер наступления германцев, я знал, что сейчас противник свернется в колонны, артиллерия, не видя больше цели, прекратит огонь, снимется с позиции и тоже двинется вперед. Я решил выждать этот момент.

– Ребята, нет ли у кого чаю? Я пить хочу.

Одна из солдатских рук нерешительно протянулась ко мне с кружкой холодного чая. Я сел на телефонный аппарат и медленно стал пить.

Я слышал кругом себя шепот своих солдат и видел удивленные кидаемые на меня взоры, но делал вид, что, занятый своим чаем, ничего не вижу и не слышу.

Огонь неприятеля начал редеть и вскоре совсем прекратился. Я выполз на пригорок и стал всматриваться вперед: там, вдалеке, стройными колоннами двигались германцы. Фигуры их все вырастают в стеклах моего бинокля, они все ближе и ближе подвигаются к нам.

Опять во мне, как когда-то у Сайка, начало расти сильное желание ударить по этим колоннам беглым огнем из всех шести орудий батареи, разнести их, растрепать по всему полю, но опять внутренний голос шептал, что таким образом я могу погубить бесцельно свою батарею, и, преодолев свой соблазн, я скомандовал батарее: «В передки!»

Спокойно выехала 6-я батарея на дорогу и на виду у наступающего неприятеля без единого выстрела с его стороны прошла все это опасное расстояние до самого леса, из которого в это время навстречу батарее беглым шагом вышел 1-й батальон 2-го полка.

– Какая батарея?

– Шестая.

– Ну, слава богу! А мы шли вам на выручку. – Командир батальона полковник Ермолаев крепко пожал мою руку.

* * *

– Ваше высокоблагородие, медку не угодно ли?

Оборачиваюсь назад и не могу узнать своего разведчика с совершенно запухшим лицом.

– Голицын, ты?

– Так точно, ваше высокоблагородие, вот пчелы маленько покусали, только все это ничего – пройдет. А мед хороший.

Кругом хохот столпившихся солдат и едкая, простонародная острота по поводу удвоенного в размере лица разведчика Голицына.

– Разрешите доложить, Ваше высокоблагородие, так что усадебка здесь махонькая, а хозяев нет – удрали, в беженцы пошли. Пчелы одни в ульях-то и остались. Жаль стало: немцы все прикончат. Ну, я прямо, значит, и полез в колоду с ножом. Так знаете, ваше высокоблагородие, еле отбился опосля от них, от пчел этих. Ну, а медку все же добыл.

Ну, что же? Не пропадать же, в самом деле, добру, коль оно уже здесь налицо, и мы все с наслаждением принялись пить чай со свежим сотовым медом, добытым такой дорогой ценой не пожалевшим себя лихим разведчиком.

Над нами, величественно распластавшись в воздухе, качаются крепкие кряжистые ветви старых дубов чистого большого дубового леса, у края которого, прижавшись к опушке, уже окопались рядом две батареи: 6-я и 4-я.

* * *

В воздухе прожужжал снаряд, первый вестник близко уже подошедшего неприятеля.

Густая листва большого дуба скрывает меня и телефониста Ячменева. Мы наблюдаем движение