6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

– Левое огонь!

Резко хлопнула левая пушка, как мячик, отскочило назад ее тело и плавно [в]стало опять на свое место. Белый дым шрапнели понесся по ветру вдоль фронта наступающих германских цепей.

Низко стелется целое облако от разрывов наших шрапнелей. В нем, то скрываясь, то снова появляясь, мелькают фигуры наступающих германцев.

– Ваше высокоблагородие, вот-то здорово! Как раз по самой по куче ихней! Смотрите, ваше высокоблагородие, назад уходят. Не нравится им это, – и Ячменев лезет на самую верхушку дуба, а я за ним.

Страшный удар, оглушительный треск, вой и облако черного дыма. Громадный дуб затрясся, как былинка на поле. Мы оба лежим под дубом, плотно прижавшись к земле.

– Ячменев, что мы, сами слезли или свалились?

– Не могу знать, ваше высокоблагородие, чи слезли, чи свалились, а только здорово же он саданул, чертов немец. Знать, заметил, когда мы на верхушку-то самую вылезали.

Тяжелые германские бомбы одна за другой с воем, шипением и грохотом начали рваться в лесу. Закачались дубы, завертелись в воздухе целыми роями зеленые их листья, мешаясь с клубами черного дыма. Громадные ветви дубов, как щепки, уносились налетевшим вихрем и отлетали далеко в стороны.

– Братцы, гляди, теленок!

В один миг люди обеих батарей, до сих пор сидевшие, прижавшись в своих орудийных ровиках, как по команде, выскочили наружу и понеслись по обстреливаемому немцами лесу вслед за перепуганным, неизвестно откуда появившимся теленком. Погоня длилась недолго, и вскоре злосчастное животное, зарезанное, ободранное и разделенное пополам, лежало уже у позиций обеих батарей.

* * *

Изумрудом сверкает широкая, гладкая полоса Западного Буга. Ровной лентой охватывает высокий берег, поросший густым мешаным лесом, уходящим вперед, к позициям, занятым нашей пехотой. Она основательно окопалась впереди мысом выдающегося старого дубового леса, землю которого вчера с такой злобой копали германские бомбы.

Углом врезалось в лес небольшое паровое поле, на котором стоят наши три батареи: 6, 4 и 3-я.

Раннее утро. На востоке светлеет. Небо покрылось пока еще мутными красками. Легким утренним холодом тянет с реки. Стая диких уток со свистом промчалась и скрылась за лесом. Где-то вдали, на болоте, трубным звуком пронесся крик журавлей.

Я несу в руках станцию полевого телефона. За мной, нагруженный телефонным проводом, плетется мой телефонист Коровин. Мы ищем новый наблюдательный пункт. Вон впереди и влево, на пригорке, деревенское кладбище. Большие намогильные кресты уже выступают темными тенями из редеющего мрака ночи.

– Не пойти ли нам на кладбище, как ты думаешь, Коровин?

– Так точно, ваше высокоблагородие, другого места никак не видать.

Мы меняем направление, но до кладбища дойти нам не суждено: раньше нас туда залетают две германские бомбы. Высокими фонтанами земли и обломков крестов преграждают нам туда доступ.

– Уже?.. Так рано?

Мы останавливаемся. Что делать дальше?

Тонкой, ломаной линией перед нами рисуются свежие пехотные окопы. По ней, по этой пехоте, бьют уже германские снаряды, заволакивая дымом и земляную насыпь окопов, и фигуры прижавшихся в страхе к этой насыпи людей.

– Коровин, будет атака.

– Так точно, непременно атака.

– Надо помочь.

Я выбираю самую высокую точку окопов, беру на нее направление, ложусь на землю и ползу. За мной Коровин.

Тяжелый снаряд ударяет в шагах десяти от нас. Звон в ушах от взрыва и пения осколков. Мы прижимаемся к земле. Наши шинели покрыты блестками и мельчайшими крупинками яркого металла. Едкий дым режет глаза, во рту горько.

Мы не можем продвинуться: снаряды все чаще и чаще роют землю кругом нас. Мы чувствуем жар пролетающих мимо крупных осколков. В висках стучит, в голове – звон, в глазах – зеленые круги от дыма.

Мы ползем дальше, опять прижимаемся к земле, опять выжидаем удобный момент для нашего продвижения. Наконец мы у цели. Я вваливаюсь в окоп.

– Какой полк?

– Семьдесят седьмой пехотный Тенгинский.

– Коровин, тяни провод на батарею. Можешь?

– Так точно. – И Коровин с проводом в зубах ползет обратно. Я сел сзади на окоп.

Впереди окопов полка – ровное чистое место. Вдали деревня, занятая немцами. От нее, от деревни, большие поля высокой пшеницы отлого спускаются к обширному, чистому лугу, ведущему к нашим окопам. Посредине между полями пшеницы – дорога в деревню.

Гудит телефон: 6-я батарея к бою готова.

Я продолжаю усиленно вглядываться вперед: неприятельской пехоты нигде не видно.

– Ваше высокоблагородие, мы две линии протянули. Вторую – когда ползли обратно сюда.

Я отрываюсь от стекол своего бинокля. Передо мною сияющие лица Коровина и наблюдателя Чухломина.

– Целы?

– Так точно.

– Ваше высокоблагородие, глядите: по хлебу-то, по хлебу… Немцы по хлебу прут куда-то… И много их, и все согнувшись, чтобы не видать… Ваше высокоблагородие, и в другую сторону от дороги по хлебу тоже немцы.

Наблюдатель Чухломин прав: один за другим, как волки, пробираются германцы по хлебным полям, все в одном направлении, вполоборота от белеющей на солнце дороги.

Что бы это значило?.. Да ведь там скрытая лощина, за хлебом, на левом фланге полка, а на правом – овраг, поросший кустарником. Теперь все понятно: накопление на флангах. Короткий удар с охватом флангов.

– Четвертая и шестая батареи, к бою!.. Передайте командиру четвертой батареи, что я прошу его распределять мои команды по обеим батареям, чтобы не перепутали.

– Первые орудия обеих батарей – огонь!

Два облака почти одновременно повисли в воздухе: направо – над врагом, налево – над лощиной.

Воздух наполнился свистом летящих снарядов. Столбом поднялся черно-белый дым, висит грозной тучей и над оврагом, и над лощиной.

Тенгинцы в удивлении смотрят на два кипящих котла и ничего не понимают.

Германские тяжелые бомбы усиленно забили по нашим окопам. И над нами стоит черная туча. Воют, стонут и шипят раскаленные осколки их снарядов.

Я получил в спину сильный удар и, как мешок, валюсь прямо в окоп.

– Командир ранен!

От этого крика я прихожу в себя. Вскочил на ноги.

– Нет, я не ранен, неправда! Передай на батареи, что я совершенно цел.

Я действительно цел, только спина от удара несколько ноет.

– Беглый огонь!..

Прорвало наконец плотину: поток живых человеческих тел хлынул из лощины обратно в гору по хлебу, и все в страшной панике понеслось на совершенно открытую дорогу. Туда же, бросая оружие, хлынул и другой поток из оврага.

– Беглый огонь, без счета патронов!..

Все видимое поле заволокло сплошной пеленой белого шрапнельного и черного гранатного дыма.

Галопом подвозят на обе батареи патроны из резерва. Орудия накалились. Жарко работать орудийной прислуге.

Страшно – лопнут орудия…

Нет, не лопнут: