Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

время масштабной чистки грузинского руководства. Его близкого соратника Абакумова обвинили в сионистском заговоре в МВД и заменили Семеном Игнатьевым на посту министра. Хрущев конфликтовал с Абакумовым и уважал Игнатьева, но с Берией отношений не портил.

Однажды утром, выйдя из ворот дома на Грановского, десятилетняя Юля-маленькая увидела Сергея, оживленно беседующего с человеком в очках рядом с черной машиной.

«Познакомься, — сказал Сергей, — это Лаврентий Павлович. Ждет папу, чтобы ехать в Кремль». Вообще, Берия, по рассказам многих, тогда с удовольствием всех подвозил. Они и с вечеров у Сталина часто возвращались на его машине, а потом «допивали» у Хрущева, Маленкова или кого-нибудь еще. Лаврентий Павлович, видимо, тоже считал, что пьяных соратников легче контролировать.

«Папа спускается», — ответила Юля и протянула Берии руку. У нее потом долго было ощущение, что в ладони она подержала угря, которого несколько лет назад первый раз в жизни увидела в Юрмале. Мама, правда, признавалась, что это ощущение, возможно, возникло уже потом, когда она узнала про него много всего ужасного.

В январе 1953 года «Правда» опубликовала статью о подлых шпионах и убийцах под маской профессоров. В ней «врачи-убийцы» обвинялись в еврейском заговоре «космополитов». «Путем вредительского лечения» они якобы стремились «сократить жизнь активным деятелям Советского Союза», таким как Жданов и другой член Политбюро Александр Щербаков, умерший от инфаркта в день Победы. Щербаков был начальником Главного политуправления Красной армии, начальником Хрущева в военное время. Тот его не жаловал и в мемуарах ругал за «подстрекательство Сталина» на критику «Украины в огне» Довженко.

Здесь отвлекусь: мама была очень дружна с сыновьями Щербакова — критиком театра и кино Константином и летчиком-испытателем Александром, Героем Советского Союза, который знал Леонида и до самой смерти отстаивал его «военную честь». «Несмотря на то, что Никита Сергеевич так плохо относился к моему отцу», — с легкой обидой говорил Александр Щербаков-младший. Возможно, в предвзятом отношении к нему прадедушка был не прав. Щербаков-старший сумел воспитать таких замечательных сыновей, да и среди соратников имел солидную репутацию. А то, что он был защитником советской пропаганды, так это его работа. Хрущев и сам ее все время защищал.

«Дело врачей-вредителей» было очевидной прелюдией к новой чистке, в которой по примеру 1930-х годов планировалось уничтожить «старших» членов Политбюро, включая Берию, Молотова, Микояна. Первые шаги по ее организации были сделаны на XIX съезде партии в октябре 1952 года.

Решение о созыве съезда было неожиданным. Предыдущий XVIII прошел более десяти лет назад, в 1939-м, хотя съездам полагалось собираться каждые три года. Сталин их не любил — даже если все его приказы одобрялись без обсуждения, идея таких собраний противоречила его стилю единоличного руководства. Теперь же съезд был нужен для уравновешивания двух столпов сталинизма.

Маленков, предполагаемый наследник, делал общий отчетный доклад ЦК, а Хрущеву, по стопам Жданова на предыдущем съезде, поручили отчитаться об изменениях в уставе партии. В своем выступлении Георгий Максимилианович еще раз проехался по «агрогородкам»: «Ошибка этих товарищей» в том, что они забыли о производственных задачах колхозов, выдвигая на первый план потребительские задачи бытового устройства[234]. Хрущев, в свою очередь, говорил о вреде «бюрократизма», имея в виду Маленкова. В этой тогда самой важной своей карьерной речи он призывал непримиримо бороться с капиталистами, «засылающими в нашу страну агентуру для подрывной работы»[235]. По своему обычаю он хотел снабдить выступление анекдотами, но Берия, дав понять, кто тут главный, проверил черновик и отступления сократил.

Тогда же вождь предложил заменить старое Политбюро — в него входило 11 членов и один кандидат — на Президиум из 25 членов и 11 кандидатов, зачитав обновленный список аппаратчиков. Все было принято единогласно без обсуждения. «Мы уже привыкли: раз Сталин предлагает, то нет вопросов, это — Богом данное предложение; все, что дает Бог, не обсуждают, а благодарят за это», — замечал Хрущев. В новое бюро Президиума кроме Сталина вошли Берия, Каганович, Маленков, Хрущев, Михаил Первухин, Максим Сабуров и, на удивление, Ворошилов, который до этого считался «английским агентом или черт знает кем». Обруганные вождем Молотов и Микоян остались не у дел; они были очевидно обречены[236].

Создание нового Президиума снизило статус всех членов старого — они теперь находились в равных условиях с ранее им подчиненными — и увеличило число потенциальных кандидатов на ключевые посты для замены бывших фаворитов. Состав Президиума подчеркивал старшинство Маленкова и Хрущева: только у них (кроме Сталина) в Президиуме были протеже. Впрочем, Хрущев Маленкову сильно уступал: за Маленковым были семь членов и три кандидата, а «хрущевцами» считались двое, Демьян Коротченко и Леонид Брежнев[237]. Брежнев и Хрущев были знакомы со времен Украины и войны, и впоследствии Леонида Ильича воспринимали как выдвиженца Никиты Сергеевича. Но если ему говорили это после 1964 года, тот возмущался: в руководство партии его ввел сам Сталин! Сталин действительно увидел что-то в этом «молдаванине», как он называл Брежнева, тогда руководителя ЦК Молдавской ССР.

Кампания по усилению бдительности продолжалась до нового года и достигла антисемитского апогея с арестом кремлевских врачей в январе. По плану Сталина, ведущую роль в этой кампании сыграли младшие члены руководства, будущие столпы хрущевского Кремля — Михаил Суслов и Фрол Козлов. Козлов тогда опубликовал в журнале «Коммунист» статью, практически обещающую еще одну большую чистку[238], а упоминания членов старого Политбюро, включая Хрущева, почти исчезли из центральной прессы.

«Космополитический» характер еврейской общины Советского Союза — и особенно Еврейского антифашистского комитета — не давал вождю покоя. В 1948 году он увидел в нем угрозу, равную посягательствам югославского интернационалиста Тито. В 1949 году была арестована Полина Жемчужина за общение с послом Израиля Голдой Меир, которой якобы выдавала кремлевские секреты. В мае 1952-го над комитетом начался суд, а через восемь месяцев созрело «дело врачей».

Многие из этих врачей следили за здоровьем высоких начальников. В Киеве у Хрущевых был любимый врач, Макс Губергриц, который лечил Сергея и Лену, — она страдала красной волчанкой, заболеванием иммунной системы. Никита Сергеевич звонил на Украину, просил не трогать этого доктора. Другим любимым врачом семьи был Мирон Вовси, вылечивший Хрущева от пневмонии в 1947-м. Вовси, которого теперь обвиняли в заговоре против правительства, был еще и родственником актера Соломона Михоэлса, первого председателя Еврейского комитета, которого по приказу Сталина задавили грузовиком в Минске в 1948 году.

Хрущев вспоминал: «Все эти несчастные врачи „сознались“ в преступлениях… фактически клеветали сами на себя… Раз дают показания, то Сталин никого не пощадит». И каялся: «Надо было проявить