Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

Хрущев Н. С. Время. Люди. Власть

Прощание с вождем. Тандем и триумвират «коллективного руководства». Главный Маленков и реформатор Берия. Первые возвращения из ГУЛАГа. Новый национальный вопрос. Начало «мирного соревнования». Немецкий вопрос. Распри наследников. Смещение и казнь всемогущего наркома безопасности.

О кончине Сталина объявили 6 марта 1953 года. В тот же вечер были оглашены решения совместного заседания Совета министров СССР, Президиума Верховного Совета и Центрального комитета предыдущего дня: Маленков стал председателем Совмина, сохранив свою должность в Секретариате ЦК; Берия, Молотов, Булганин и Каганович назначались его первыми заместителями. Берия получал Министерство внутренних дел, объединив его с бывшим Министерством госбезопасности. Договорившись заранее, Берия и Маленков рекомендовали друг друга на эти посты. Все без энтузиазма согласились, не драться же за портфели, пока не остыло тело вождя. Хрущев, в свою очередь, предложил назначить Булганина министром обороны и предусмотрительно порекомендовал вернуть в Москву его заместителем маршала Жукова, которого Сталин, не желая делить лавры победы, сослал в Одессу, а потом на Урал.

«Маленков Сталина. На партийной линии с голосом хозяина» Обложка журнала «Тайм», США

6 октября 1952

[Из открытых источников]

Хрущев был освобожден от обязанностей первого секретаря Московского комитета партии и взял на себя работу в ЦК. Формального титула у него не было, так как после победы над соперниками в 1934 году Сталин практически упразднил пост генерального секретаря и сосредоточился на «государство — это я» вместо лидерства в партии. Ему должности были не нужны — он был источником власти и определял функции для всех официальных и неофициальных институтов и групп: корифей языкознания, друг детей и физкультурников, гениальный полководец и т. д. Но титулы были нужны его наследникам, и, главное, Маленкову, которого Рой Медведев назвал «орудием Сталина»: он «не имел ни своего лица, ни собственного стиля»[243].

Маленков, Берия и Молотов (теперь снова министр иностранных дел) на первых порах были неоспоримыми руководителями, образовав «первый послесталинский триумвират»[244]. Хрущева назначили главой комиссии по организации похорон, скорее, по той же причине, по которой его использовал вождь, — его способности к действию.

В. И. Межлаук. Рисунок «На воре и шапка горит или диверсия т. Берия». Текст: «Не могу не указать на печальную роль, которую сыграли в деле подготовки наших кадров товарищи»

1937

[РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2. Д. 170. Л. 85]

Тогда же был объявлен новый состав Президиума и Секретариата ЦК КПСС, отменяющий сталинские назначения 1952 года: в Президиум теперь вернулись Молотов и Микоян, а предыдущих 25 членов и 11 кандидатов сократили до десяти и четырех соответственно. Расклад был на стороне Маленкова: и в Секретариате, и в Президиуме было немало его выдвиженцев[245].

Тандем Маленкова и Берии казался абсолютно непобедимым, хотя о «коллективном руководстве» говорили, не переставая, особенно сам Георгий Максимилианович: «В это трудное время важнейшей задачей является обеспечение бесперебойного и правильного руководства всей жизнью страны, что, в свою очередь, требует величайшей сплоченности, недопущения какого-либо разброда и паники»[246].

После Сталина только у Берии хватало уверенности предполагать, что он сможет руководить в одиночку. И то не сразу — граждан требовалось подготовить к еще одному грузину во главе Кремля. Маленков был идеален для этого плана.

Заместитель секретаря Союза писателей Константин Симонов, присутствовавший на совместном заседании 5 марта, потом вспоминал: «Появившиеся оттуда, из задней комнаты, в президиуме люди, старые члены Политбюро, вышли с каким-то затаенным, не выраженным внешне, но чувствовавшимся в них ощущением облегчения. Это как-то прорывалось в их лицах, — пожалуй, за исключением лица Молотова — неподвижного, словно окаменевшего. Что же до Маленкова и Берии… то оба они говорили живо, энергично, по-деловому. Что-то в их голосах, в их поведении не соответствовало преамбулам, предшествовавшим тексту их выступлений, и таким же скорбным концовкам их выступлений, связанным с болезнью Сталина. Было такое ощущение, что вот там, в президиуме, люди освободились от чего-то давившего их, связывающего их»[247].

Так чувствовали многие, хотя для большинства населения смерть генералиссимуса была равносильна концу света.

Мама Юля рассказывала: рыдал весь их седьмой класс, особенно убивалась Нина Буденная. Тряся длинными черными косами — как зловещие змеи, они вились у нее по спине — она в слезах ударялась лбом о парту: «Не стало папиного главного вдохновителя. Мы теперь сироты». То же происходило в других школах, институтах, гарнизонах, колхозах и на заводах. Но, когда Нина, вся зареванная, пришла после школы домой и кинулась к папе-кавалеристу за утешением: «Как же мы будем теперь жить?» — «Да перестань ты убиваться, — как-то даже сурово ответил обожавший ее Семен Михайлович. — Как будем? Еще лучше будем!»

С. М. Буденный в форме царской армии на самодельных открытках, которые он любил дарить

[Семейный архив автора]

Мой папа Лев Петров, который защищал Москву и прошел всю войну, тогда работал журналистом и переводчиком (и даже разведчиком) в Канаде и вспоминал, как, узнав о смерти «усатого», они с коллегой пили всю ночь в баре в Оттаве. Сначала будто бы от горя, а потом, разговорившись, оба праздновали «это избавление от ужаса». Папа после долго ждал визита из органов, уверенный, что коллега на него донесет. Но тот не донес, времена явно менялись.

Радовались и заключенные. Писательница и старая большевичка Евгения Гинзбург, автор «Крутого маршрута» — воспоминаний о ее годах в ГУЛАГе в Магаданской области — дружила с мамой и рассказывала, как, узнав о смерти Сталина, счастливые заключенные под траурную музыку вывесили красные советские флаги, как на праздник; обнимались, целовались, плакали. В Магадане, где охранников было много, праздновавших наказывали, а там, где, наоборот, зеков было больше, как, например, в урановом лагере Бутугычаг по Тенькинской трассе на Колыме, начальству пришлось терпеть — боялись восстаний. А они были: сотрясало Горлаг в Норильске, Речлаг в Воркуте…

Е. С. Гинзбург. «Крутой маршрут». Первое издание Мондадори

1967

[Семейный архив автора]

Но в основном всенародное горе охватило страну. Берия посчитал, что для похорон Сталина необходимо стянуть пограничные войска и дивизии МВД поближе к столице. Некоторые были расквартированы в самом городе. Власть он силой брать не собирался, но контроль не помешает никогда.

В Москве еще до того, как тело вождя выставили в Колонном