Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

зале Дома союзов для прощания граждан, по заполненным улицам и бульварам двигались многотысячные потоки людей «в последний раз проститься с родным и любимым товарищем Сталиным»[248]. Темнело рано, и весь центр был подсвечен прожекторами, водруженными на военные грузовики. По воспоминаниям Рады, «папа радовался этой своей идее, говорил, что Сталин нес свет и в Москве должно быть светло».

Сообщение Комиссии по организации похорон И. В. Сталина о месте, времени начала и порядке проведения похорон с автографом Н. С. Хрущева

8 марта 1953

[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1487. Л. 57]

Хрущев отвечал за похороны и, предполагая реакцию людей, желающих проводить вождя в последний путь, решил сделать то, с чего всегда начинают российские власти: закрыть и запретить. В эти дни отменили продажу билетов и остановили пассажирские и пригородные поезда на Москву. Но люди все равно шли и ехали, на грузовиках, на автобусах; длиннющие пробки забивали дороги из дальних пригородов. Десятки кремлевских паломников, не вмещающихся в узкие улицы на подходе к Пушкинской (Большой Дмитровке), погибли — они проваливались в канализационные люки, падали и были раздавлены ногами других, их затягивало под машины и втирало в стены домов даже на более широких бульварах, особенно на Трубной площади. Смерть Сталина принесла людям столько же страданий, сколько принесла его жизнь.

Хрущев был одним из главных виновников этой трагедии — он был обязан предвидеть национальный невроз, который вызовет уход главного человека в сознании каждого советского гражданина. Московская милиция не координировала свои действия с войсками МВД (дома Хрущев говорил, что не ожидал их ввода), и никто не приказал регулировать размеры толпы, которую центр столицы вместить не мог.

Вот оценка писателя Василия Гроссмана: «День коронации царя на Ходынке померк по сравнению с днем смерти земного русского бога — рябого сына сапожника из Гори»[249]. Хороня своего бога, кремлевцы больше думали о грандиозности момента, чем о жизнях подопечных.

Трагедия столпотворения была еще и в том, что власть о давке молчала, и только слухи об этом страшном событии расходились, как круги по воде. Поэтому жертвы, безусловно ужасные, оказались преувеличенными в сознании людей. Историк Юрий Аксютин приводит следующие данные: «По сведениям МГК КПСС, доложенным Хрущеву, к 8 часам вечера 6 марта во 2-ю клиническую больницу у Петровских ворот было доставлено 29 пострадавших, в том числе 20 с тяжелыми травмами (переломами рук и ног, у некоторых резко сдавлена грудная клетка). И ничего о смертных случаях. По данным Коминтерновского райкома КПСС, к 10 часам вечера на развернутые в районе (а это территория между Петровкой, с одной стороны, и Неглинной и Цветным бульваром — с другой) 6 медпунктов было доставлено 30 пострадавших, более 40 % которых с тяжелыми травмами отправлены в больницы. По распоряжению первого секретаря МГК КПСС Е. А. Фурцевой все трупы должны были доставляться и сосредотачиваться в Институте скорой медицинской помощи им. Склифосовского. По свидетельству сотрудника МГБ СССР А. Саркисова, обслуживавшего этот институт, там в общей сложности, когда все более или менее кончилось, их оказалось около 400»[250]. Цифра огромная, но не многотысячная, как утверждает молва.

Толпа людей в день похорон И. В. Сталина

9 марта 1953

[Из открытых источников]

Все эти дни Никита Сергеевич дома не появлялся, а во время публичного прощания стоял у гроба в почетном карауле с Маленковым, Берией, Микояном, Молотовым, Кагановичем, Булганиным и Ворошиловым.

Журнал «Огонек» о похоронах И. В. Сталина

15 марта 1953

[Из открытых источников]

Прабабушка Нина, которая «неожиданно для себя» рыдала, узнав о смерти «вождя народов», настояла, чтобы все дети пошли на похороны: «Это наша коммунистическая обязанность». Юля, самая младшая, идти не хотела (она говорила, что сталинизм вообще как-то прошел мимо нее), но пошла, потому что Нина Буденная боялась идти одна. У них были специальные пропуска, и в общей толпе они не стояли.

Мама рассказывала, что ей запомнились горы цветов — было холодно и совершенно не по сезону — огромные венки с черными лентами. Особенно запомнилась Светлана Сталина, во всем черном, заплаканная и очень красивая. Юля до этого видела ее несколько лет назад в Новом Афоне во время летних каникул, когда, вся в белом, Светлана с теннисной ракеткой шла на корт. Хрущевским детям про теннис даже запрещалось думать — это была буржуазная игра — и маленькой Юле Светлана казалась самой изысканной женщиной — принцессой СССР. Теперь ей хотелось подойти и обнять ее, но она не осмелилась. Рада и Нина Петровна немного постояли рядом со страдающей дочерью Сталина, но она, казалась, ничего не замечала.

С. И. Сталина-Аллилуева и В. И. Сталин на похоронах отца

9 марта 1953

[Из открытых источников]

Несмотря на грандиозное прощание, пересмотр роли покойного вождя начался уже в день похорон. Выступая с трибуны Мавзолея, куда вскоре внесли его забальзамированное тело, Маленков в минималистической каракулевой ушанке и Берия в совершенно неуместной в такой холод широкополой черной шляпе (на вид какой-то чикагский мафиозо, а не советский коммунист) — теперь явные начальники, они и гроб несли первыми — сдержанно восхваляли отца народов. Берия сказал: «Кто не слеп, тот видит, что в эти скорбные дни все народы Советского Союза сплотились вокруг Советского правительства и ЦК партии… Советское правительство будет заботливо и неустанно охранять их права, записанные в Сталинской Конституции»[251].

Эта речь означала, что правительство теперь официально займет место над партией. А обещание, что конституция будет защищать людей от незаконных репрессий, прозвучало от человека, причастного к этим репрессиям в публичном сознании. Сын Берии Серго вспоминал, что его отец настаивал на полном отказе от партийного начала в руководстве страной и на освобождении экономики от партийной опеки[252], посчитав, что население уже достаточно контролируемо — ему ли не знать. Экономику нельзя доверять «аппаратчикам», и управление — это работа Совмина, а не ЦК. Сегодня очевидно, что он был абсолютно прав, но в начале 1950-х жизнь без партии могли себе представить только единицы. Все эти соображения не могли радовать Хрущева, хотя тогда он таким перестановкам не противился.

Когда 15 марта собрался Верховный Совет, Сталину отдали скромную дань уважения, ненамного большую, чем чехословацкому президенту Клементу Готвальду, который напился вусмерть сразу после возвращения с похорон лидера мирового коммунизма. Хотя