Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

Среди сталинского окружения именно Берия хотел кардинально изменить систему. Он руководил разветвленной сетью сотрудников разведки за рубежом и лучше других понимал лимит идеологических форм советского существования. Он знал ситуацию на Западе; видел, как серьезно отставали наши наука и техника во многих областях. Он больше всех общался с ведущими физиками, математиками и инженерами СССР, ведь конструкторы Сергей Королев и Андрей Туполев и другие сидели в его «шарашках». Он был знаком со всеразрушающей перспективой водородной бомбы. Берию не интересовала идеология, поэтому и его план «перестройки» был таким стремительным и решительным — побыстрее выйти на просторы комфортабельного капитализма.

Бывший каратель из ГБ мог привести к замене социализма капитализмом еще в 1950-е. Не потому, что таковы были его идейные убеждения, а потому, что власть и популярность были самоцелью, для которой все средства хороши. Но как любил повторять историк Натан Эйдельман: «История не знает сослагательных наклонений». Бериевского капитализма не случилось, да и вряд ли могло случиться, еще и потому, что Берия, начав всерьез сталкиваться с несогласием коллег и сопротивлением аппарата, вернулся бы к использованию хорошо знакомых ему карательных методов руководства[283].

Хрущев отказа от социализма допустить не мог. В ноябре 1953 года Алексея Снегова, давнего его знакомого по Украине, проведшего в ГУЛАГе 16 лет, вызвали из Минлага в Коми АССР свидетельствовать против начальника госбезопасности. Снегов утверждал: «Берия систематически и сознательно истреблял честных партийных и советских людей… Самый злейший враг социализма извне и мечтать не мог о нанесении такого вреда Советскому Союзу. Фабрикуя множество провокационных дел (им же выдуманных) против честных людей из самых различных слоев населения и отраслей хозяйства, культуры и науки, он обманывал нагло ЦК, искусственно раздувая до фантастических размеров недовольство в стране, набивая тюрьмы и лагеря советскими людьми, партийными и беспартийными, многие из которых рождены, любовно и старательно выращены революцией и партией и кровно связаны с ними. Я хочу крикнуть Вам во весь голос: бессовестная ложь и клевета зарвавшихся авантюристов, будто в стране победившего социализма так много недовольных, а тем более врагов!»[284]

Сдавать «страну победившего социализма» не готовы были и другие члены Президиума, не только Молотов и Хрущев, но и Маленков. Но тот ужас, который этот грузин внушал своим коллегам из-за того, что его агенты подслушивали все разговоры, делал антибериевский переворот почти невозможным. Ворошилов, например, леденел от страха перед «ушами Берии» — охранниками, шоферами, поварами.

Гонтарь вспоминал рассказы Хрущева: за Ворошилова волновались, он был «труслив» и являлся слабым звеном, мог выдать, но «у Клима есть больное место, он за жизнь, не понятно как, много всякого добра насобирал, и, если к нему на дачу приехать, можно будет спросить: „А это откуда? А это? Подарки всякие, подношения. Почему не в хранилище у государства?“» Никита Сергеевич поехал к нему на дачу. «Там прекрасный парк Нехлюдово, долго гуляли, лето, погода хорошая». Хрущев ничего про вещи не спрашивал, но «Клим и так все понял. Молчал».

Маленков и Хрущев, хотя и жили вместе на Грановского, не разговаривали дома, ходили гулять во дворик по вечерам, а иногда, взявшись под руку, размеренно прохаживались по улице от Военторга (снесенного в 2003 году по приказу тогдашнего мэра Юрия Лужкова) до улицы Герцена (Большая Никитская). Были другие времена, и они ходили без охраны; хотя иногда позади или по противоположному тротуару за ними могли идти один-два человека.

Ощущение безотлагательности заговора усиливалось сообщениями о том, что Берия тайно стягивает военные силы вокруг Москвы и принимает меры для подготовки переворота[285]. А после ареста Игнатьева, члена Политбюро и протеже Маленкова, и информации о разоблачительных признаниях Рюмина по «Ленинградскому делу» медлить уже не хотел никто. По воспоминаниям Хрущева, в ответ на предложение лишить Берию всех руководящих постов Молотов хотел вообще «пойти на крайние меры».

Задержание произошло на заседании Президиума Совета министров 26 июня. Все так боялись начальника МВД, что готовились к гражданской войне. Комендант Кремля Николай Спиридонов вызвал в столицу военные части и мобилизовал курсантов Московской военной академии. Подразделение войск госбезопасности в Лефортовской тюрьме было окружено частями регулярной армии. Когда в Кремле открылось заседание, в соседней комнате с группой тщательно подобранных офицеров (среди них был и генерал-майор Брежнев) ждали маршал Жуков и исполняющий обязанности командующего Московским военным округом генерал Кирилл Москаленко. По сигналу Маленкова они должны были войти в зал заседаний и арестовать Берию.

Выступали Булганин, Молотов и Хрущев. Они обвиняли министра безопасности в известных из сталинского прошлого грехах — он якобы был английским агентом в 1920-х годах, что, конечно, было абсолютной ерундой, а также в подготовке к захвату власти после смерти Сталина, что могло быть и правдой. Микоян, посвященный в заговор в последний момент из-за «нечеткой позиции», как всегда, стремился все сгладить. Он вдруг выступил за то, чтобы позволить Берии остаться в коллективном руководстве.

Выписка из протокола «Об организации следствия по делу о преступных антипартийных и антигосударственных действиях Берия»

29 июня 1953

[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 463. Л. 138]

Джордж Кеннан (американский дипломат и политолог, автор послевоенной «Длинной телеграммы» о том, как Америке вести себя с СССР), встречавшийся с Микояном, рассказывал мне, что именно «этот армянин боялся другого кавказца Берии больше всех». Кеннан был ментором Светланы Сталиной, когда та эмигрировала в США в 1967 году. Она поселилась в Принстоне, потому что там жил Кеннан. Много лет спустя, в начале 1990-х, я тоже оказалась в Принстоне. Тогда Михаил Горбачев объявил СССР свободной и открытой страной, и я уехала учиться в аспирантуру, где и стала последним научным ассистентом этого дипломата. Он цитировал мне слова Светланы: «Микоян лучше других знал, на что способен Берия; тот был контрреволюционным агентом в бакинском подполье, которым руководил Микоян». Согласно Кеннану, в ранней версии мемуаров Светланы «Двадцать писем к другу» (он даже намекнул мне, что каким-то образом помогал ей их писать) было следующее: на даче Сталина, когда Берия суетился у тела умирающего вождя, Микоян первый сказал: «Он нас всех убьет».

Маленков должен был поставить на голосование исключение Берии из партии, но смешался, запаниковал и, не дождавшись обсуждения, нажал на кнопку вызова Жукова, Москаленко и их людей[286]. Они ворвались из задней комнаты и арестовали уже поникшего и растерянного министра. Под покровом ночи его