Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

был руководителем Министерства внутренних дел с 1946 года (этот пост занимал Сергей Круглов), а только его куратором, умный мингрелец был членом Политбюро/Президиума, где отвечал за все органы безопасности после войны. В 1951–1952 годах Сталин сменил многих его протеже в МВД и МГБ, но после смерти вождя Лаврентий Павлович сразу «почистил» предыдущий аппарат силовиков и в центре, и на местах.

Контроль над МВД давал ему огромную власть. В ведении министерства находилось несколько сотен тысяч войск безопасности: пограничники, танки, небольшая авиация и программа создания ядерного оружия. Он же надзирал над советской экономической империей — ГУЛАГом. Берия шпионил за коллегами, за их подчиненными, детьми, близкими — за всеми. Но ему нужно было больше, чем грубая сила или просто захват власти; ему нужна была политическая программа, которую поддержали бы и аппаратчики в республиках, и народ.

В своей похоронной речи, сверкая стеклами круглых очков, начальник госбезопасности недаром заговорил о конституционных правах граждан. Осудив нарушение процедур при Сталине, накануне пленума 14 марта Берия объявил, что дело врачей расследуют повторно. Уже 16 марта был арестован Михаил Рюмин, бывший заместитель министра МГБ, а 1 апреля реабилитировали всех арестованных врачей.

Именно Берия тогда предложил амнистию некоторым категориям заключенных[263]. Указ подразумевал «освободить из мест заключения около 1 000 000 человек, осужденных на срок до 5 лет, осужденных, независимо от срока наказания, за должностные, хозяйственные, некоторые воинские преступления, а также женщин, имеющих детей до 10 лет, и беременных женщин, несовершеннолетних в возрасте до 18 лет, пожилых мужчин и женщин и больных, страдающих тяжелым неизлечимым недугом»[264].

В конце марта начали освобождать проявивших «добросовестное отношение к работе» и «не представляющих угрозы для государства». Это были колхозники, арестованные по послевоенной версии «закона о колосках» — за «хищение государственного и общественного имущества» — то есть попытки подкормить свои голодающие семьи из колхозных остатков; рабочие, опоздавшие на фабрики, — при тогдашнем отсутствии транспорта тем же шахтерам приходилось выходить на работу из дома задолго до ее начала, чтобы успеть «до звонка» пройти от поселков до проходных.

«Политических» пока не отпускали, но освобождали некоторые категории воров и уголовников (тема перестроечного фильма «Холодное лето пятьдесят третьего…»). Это позволило сократить численность лагерей на две трети к началу 1956 года. К сожалению, многие вернулись к прежнему, криминальному, образу жизни. Хотя кошмары бериевской амнистии в фильме преувеличены, приток преступников в города вызвал недовольство граждан. Возможно, это входило в план, так как давало Берии предлог расставить повсюду войска МВД.

Лаврентий Павлович задабривал народ. Правда, указ об амнистии подписал Климент Ворошилов, тогда председатель Президиума Верховного Совета, за что ему с обычным глумливым юмором отдала дань народная молва в песне «амнистированных»:

Рано утром проснешься —

На поверку построят.

Вызывают по ФИО,

И выходишь вперед.

Это Клим Ворошилов

И братишка Буденный

Нам даруют свободу,

И их любит народ.

Буденный, впрочем, был ни при чем. В 1970-е годы Владимир Высоцкий пел эту песню вообще без эвфемизмов и без Буденного:

Рано утром проснешься

И газету раскроешь —

На последней странице

Золотые слова.

Это Клим Ворошилов

Даровал нам свободу,

И теперь на свободе

Будем мы воровать.

Берии же амнистия позволила обвинить предыдущее руководство МВД в перегибах и «незаконных методах» допросов, свалив многое на бывшего министра госбезопасности Игнатьева, одного из исполнителей «дела врачей»[265]. 25 июня он доложил Маленкову и о признаниях Рюмина, который, «обманным путем пробравшись в органы безопасности, в карьеристических целях систематически занимался фальсификацией следственных материалов… Встав на преступный путь обмана партии и продвинувшись при помощи вновь назначенного министром госбезопасности СССР Игнатьева на пост заместителя министра и начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР, Рюмин с ведома и одобрения Игнатьева ввел широкую практику применения мер физического воздействия к необоснованно арестованным гражданам и фальсификации на них следственных материалов»[266].

Была ли эта докладная записка попыткой запугать Маленкова и навсегда привязать к себе? Ведь арест и признания Игнатьева и Рюмина потенциально могли уничтожить нового председателя Совмина. По поручению Сталина Маленков контролировал «Ленинградское дело», сионистское «дело генералов» МГБ во главе с бывшим министром Абакумовым и процесс над «врачами-вредителями».

Самого вождя Лаврентий Павлович тоже не жалел. Члены и кандидаты в члены ЦК получили документы, подтверждающие участие Сталина в репрессиях. Кандидат в члены ЦК поэт Симонов вспоминал: «Чтение было тяжкое, записи были похожи на правду и свидетельствовали о болезненно психическом состоянии Сталина, о его подозрительности и жестокости, граничащих с психозом. Документы были сгруппированы таким образом, чтобы представить Сталина именно и только с этой стороны»[267].

Лаврентий Павлович становился заступником и освободителем. Его МВД теперь было героем амнистий и глашатаем правды о беспределе, царившем в предыдущие годы[268]. Он отменил пытки при допросах, и в тюрьмах упразднили отведенные для этого помещения. В считаные недели он предложил вывести из состава МВД предприятия и стройки ГУЛАГа: Дальстрой на Колыме, Ухтинский комбинат по добыче и переработке нефти, Главное управление шоссейных дорог, Главзолото, Главное управление лесной промышленности и многие другие, передав их соответствующим министерствам. Для устранения экономической зависимости государства от лагерного труда весь ГУЛАГ с аппаратом и охраной предполагалось ликвидировать как хозяйственную систему, отдав в распоряжение Министерства юстиции[269].

Самым мощным политическим оружием в руках Берии был национальный вопрос. На XIX съезде, вопреки руссоцентричности других ораторов, он уже высказывался в пользу меньшинств; не обошел эту тему и в похоронной речи[270]. Обозначив русификацию партийного и государственного аппарата республик как очередное нарушение норм в последние годы Сталина, в мае правительство начало продвижение местных — нерусских — работников в республиках. По наводке Берии Президиум постановил, что первый секретарь в каждой республике должен быть представителем ее коренной национальности, официальную корреспонденцию призвали вести на национальных языках и увольнять должностных лиц, их не знающих.

Тысячам русскоязычных чиновников грозило оказаться не у дел. Их собирались заменить на нерусских, которые, в свою очередь, считали бы Берию своим благодетелем, создавая костяк его нового аппарата. В основном меры Берии были направлены на смягчение национальных проблем в Прибалтике и на Западной Украине, где скрытое недовольство ушло в подполье после подавления открытого вооруженного сопротивления. Это можно было считать совершенно здравой политикой, если бы она не была основана на сведении счетов и не