Джентльмен и вор: идеальные кражи драгоценностей в век джаза - Дин Джобб

в которых подозревала тоже его, общая стоимость улова неуклонно росла и раздулась уже до многих миллионов долларов – суммы более чем достаточной, чтобы «Дейли Ньюс» объявила его «самым успешным вором десятилетия». Бруклинская «Таймс Юнион» внесла в этот ажиотаж свою лепту, написав, что «серия краж Артура Бэрри «затмевает авантюры любого иного жулика – хоть реального, хоть вымышленного». Но в оценку стоимости краденого не были включены самые эффектные и прибыльные предприятия – кража драгоценностей Косденов и Маунтбаттенов в 1924 году и жемчугов Донахью – в 1925-м. На допросах они упоминались, но Бэрри свою причастность отрицал. Поскольку Бэрри «с такой готовностью сознался в других преступлениях», сообщала «Нью-Йорк Таймс», Эдвардс «не видел причин сомневаться, что здесь он ни при чем».

Хотя в Нассо Бэрри будут судить только за ограбление Ливерморов, масштаб его деятельности и предполагаемая стоимость улова вполне могут побудить судью сильно увеличить тюремный срок. Он запоздало попытался снизить градус произведенной им сенсации. Его бахвальство и бравада несколько сдулись. Он стал обвинять жертв в том, что те завышают убытки, дабы пощеголять своим богатством и впечатлить «великосветских друзей». В какой-то момент он заявил, что на лонг-айлендские дома положила глаз какая-то банда из Нью-Йорка и что эти соперники зачастую успевали опередить их с Монаханом и обносить усадьбы, о которых они только начинали подумывать. Его доля выручки от уэстчестерских краж, утверждал Бэрри, составила каких-то жалких двадцать тысяч. «Я больше бы заработал, занявшись торговлей», – сказал он Эдвардсу.

В конце июня, во время последней поездки с Кингом по домам в Нассо, ограбленным начиная с 1925 года, Бэрри признался только в трех из пятнадцати случаев и сказал, что несколько краж Монахан провернул без него. Что касается остальных, он допустил – по словам одного репортера, – что «в каких-то, может, и участвовал, но уже подзабыл планировку дома».

* * *

В первый день июля помощник шерифа округа Нассо Фрэнк Дэвис пришел за Бэрри в его стальную камеру-клетку. Он приковал его наручниками к своему запястью и повел в тускло освещенный подземный туннель длиной шестьдесят шагов, соединяющий окружную тюрьму со зданием суда. Через тяжелые металлические двери они попали в подвал, откуда по лестнице поднялись прямо в зал заседаний на втором этаже. Зал был размером с теннисный корт, но благодаря сводчатым потолкам высотой пять с половиной метров выглядел куда просторнее. Темная теплая отделка из круглых дубовых панелей уравновешивала яркую белизну стен. На входе в зал Бэрри расцвел в улыбке.

Его судьба была в руках окружного судьи Льюиса Джерома Смита, тучного пятидесятиоднолетнего человека с глубоким прямым пробором, который бороздой разрезал каштановую шевелюру пополам. Он был близким другом Эдвардса, который сменил его на посту окружного прокурора, и сейчас они вместе вели борьбу с бутлегерами и прочими нарушителями сухого закона в Нассо. За обыкновение Смита налагать максимальные штрафы за спиртное его прозвали «сухим судьей».

Заседание длилось несколько минут.

По законам штата Нью-Йорк минимальное наказание за ограбление первой степени – пятнадцать лет тюрьмы. Судья спросил Бэрри, хочет ли он что-либо сказать перед оглашением приговора. Бэрри покачал головой.

– В таком случае суд приговаривает подсудимого к двадцати пяти годам тяжелых работ.

Репортеры внимательно вглядывались в его лицо, надеясь разгадать эмоции, но тщетно. «Бэрри воспринял приговор, – отметил один из них, – все с тем же безразличием, которое характеризовало манеру “джентльмена-грабителя” с первых дней ареста».

Он посмотрел на окружного шерифа Уильяма Стросона. Одно из условий приговора ему явно пришлось не по вкусу. «Мне не понравилась эта часть про тяжелые работы», – сказал он по дороге в камеру.

Вскоре после ареста, сообщила «Дейли Ньюс», похититель драгоценностей и окружной прокурор заключили сделку. В обмен на откровенность, сотрудничество со следствием и юридическое признание вины, которое делает судебное разбирательство необязательным, Эдвардс согласился не только отпустить Блейк, но и добиваться, чтобы Бэрри судили исключительно по делу Ливерморов и чтобы срок не превысил тридцати лет тюрьмы. «Бэрри, – указал Эдвардс, – помог в расследовании многих краж с его участием». Кинг, похоже, надеялся на более длительный срок. «Суровость наказания, – позднее заметил он, – сегодня единственный способ обуздать преступников».

Бэрри сознался в целом ряде краж в Уэстчестере, но, несмотря на это, он так и не предстал перед судом как «вор с лестницей», который орудовал в о́круге с начала 20-х годов. Однако его признания позволили окружным органам правопорядка поставить точку в массе нераскрытых дел, и помощник окружного прокурора Фрэнк Койн объявил, что его учреждение вполне устраивает приговор, вынесенный в Нассо. «Против Бэрри достаточно обвинений, – объяснил он, – чтобы он оставался за решеткой до конца дней». И хотя приговор оказался мягче, чем ожидалось, эта позиция осталась неизменной. Власти Коннектикута тоже не стали возражать против того, чтобы оставить Бэрри на откуп Эдвардсу. Среди похищений, в которых он признался после ареста, была и кража в Оуэноуке, усадьбе Перси Рокфеллера, но в Коннектикуте его так и не осудили ни за это преступление, на за побег из бриджпортской тюрьмы в 1922 году.

Срок за единственное правонарушение после того, как Бэрри сознался в десятках краж, выглядел его победой, несмотря на то, что он в результате проведет четверть века за решеткой. Его тактика – сместить основное внимание на Монахана, а себя выставить младшим партнером – принесла плоды. Эдвардс и Кинг теперь сосредоточились на поимке и привлечении к ответственности Монахана как организатора ограбления Ливерморов и прочих краж и как предполагаемого убийцу полицейского. «Мы продолжаем поиски его сообщника “Бостона Билли” Уильямса», – напомнил окружной прокурор репортерам, когда Бэрри выводили из здания суда.

В туннеле между судом и тюрьмой Бэрри попросил конвоира остановиться, чтобы зажечь сигарету. Тут к ним подбежала Анна Блейк, и конвоир разрешил паре провести несколько мгновений вместе. После этого Бэрри повернулся, помахал ей на прощание рукой и продолжил путь.

В течение недель, прошедших после ареста Бэрри, Анна сохраняла каменное спокойствие. «Когда что-то случается, я обычно очень спокойна, – позднее говорила она, – хотя когда все позади, падаю в обморок». Она оправилась от потрясения, которое испытала, узнав правду о муже, от унижений и нападок в прессе, от крушения ее мира. Но осознав, что Бэрри вырвали из ее жизни и отправили в тюрьму, рассказывала она, «я полностью расклеилась». Ей потребуется две недели, чтобы вновь собраться и найти в себе силы навестить мужа.

Если он отсидит полный срок, то его освободят лишь в 1952-м. «Когда выйду, уже буду стариком», – говорил Бэрри в ожидании перевода к месту отбывания наказания. «К тому времени, –