Джентльмен и вор: идеальные кражи драгоценностей в век джаза - Дин Джобб

Глава 24. Вверх по реке

Оссининг, штат Нью-Йорк, и Лонг-Айленд. 1927

Через пару часов после оглашения приговора закованного в наручники «вора с лестницей» впихнули в машину между двумя другими осужденными – и вот он снова в Уэстчестере. Проезжая Йонкерс, Ардсли и другие здешние городки, Артур Бэрри наверняка узнавал некоторые из промелькнувших в окне роскошных вилл. Под конвоем трех помощников шерифа округа Нассо, один – с обрезом в руке, они направлялись в Оссининг, поселок в шестидесяти милях от Минеолы, и прямо на север – вверх по Гудзону от Манхэттена, где стояла тюрьма Синг-Синг. Она снискала настолько дурную славу, что фраза «отправиться вверх по реке» стала означать «оказаться за решеткой» и, как отметила нью-йоркская «Дейли Ньюс», «ввергала в ужас любого преступника».

Машина остановилась у южного въезда в тюрьму. Металлические двери с тяжелым скрипом отворились, и пассажиров передали местным охранникам. Над ними нависали утыканные сторожевыми вышками стены, а справа высился длинный прямоугольный жилой блок, зловещее, похожее на массивный каменный гроб здание с камерами для заключенных – здесь его называли «большой дом». Новые арестанты – вспоминал начальник Синг-Синга Льюис Лоус – стояли «обмякшие и пришибленные, напоминая запуганных побитых собак». Сзади захлопнулись металлические ворота во внешний мир, «словно смертоносные челюсти голодной акулы».

– Сюда! – скомандовал охранник, когда с Бэрри сняли наручники. Его отвели в низкое строение из желтого кирпича. Бывший «дом смерти», где в свое время более двухсот человек попрощались с жизнью на электрическом стуле, позднее переделали в административный корпус.

Там ему пришлось ответить на десятки вопросов для регистрационного журнала. Туда внесли его настоящее имя и псевдонимы – Артур Гибсон, Артур Уильямс, Артур Каммингс. Ему тридцать, но, называя возраст, он состарил себя на шесть лет. В журнале было отмечено чистосердечное признание, учтены три недели, которые он провел в минеольской тюрьме, а также срок военной службы. Он ответил отрицательно на вопрос о наркотиках и положительно – на вопрос о курении. Образование? Он сказал, что окончил старшую школу, но умолчал о проблемах с законом в подростковом возрасте. Защищая Анну, он продолжал утверждать, что не женат. Сказал, что регулярно посещает церковь, и ни слова о том, что любимые храмы – подпольные бары и игорные заведения. Занимался торговлей и на момент ареста зарабатывал тридцать пять долларов в неделю, а клерк – который газет, очевидно, не читал – простодушно все это записывал. Один из последних вопросов – почему он нарушил закон? Большинство заключенных винили во всем алкоголь и игры, а каждый седьмой, по наблюдениям Лоуса, утверждал, что невиновен. Бэрри же объяснил свои преступления тем, что попал в «дурную компанию».

Человек, похитивший драгоценности на миллионы долларов, сдал скудные пожитки – пару наручников, запонку для воротника сорочки и сто пять долларов тридцать пять центов наличными. Тюремщики предпочитали иметь дело с теми, кто будет сидеть пожизненно, поскольку тогда не надо учитывать потенциальное условно-досрочное освобождение. Бэрри, «заключенного № 80071», могли освободить после двадцати одного года отсидки. Самую раннюю дату возможного выхода на свободу позднее вписали в журнал карандашом – 12 апреля 1948 года. Он выйдет отсюда в лучшем случае в пятьдесят один год.

Потом его повели «одеваться». Сначала приказали все с себя снять и встать под душ, обыскали на предмет наркотиков и прочей возможной контрабанды. Его обычную одежду забрали, а вместо нее выдали тюремную форму – серую куртку, серые штаны и рабочую рубашку в тонкую полоску. После медосмотра вручили ведро со стеллажа в тюремном дворе и отвели в камеру.

На первые несколько недель новеньких помещали в «Галерею Тринадцать» – так назывался один из ярусов на шестом этаже «большого дома». Помещения в столетнем здании были холодными, темными, сырыми и плохо вентилировались – пережиток времен, когда в тюрьму сажали не перевоспитать, а наказать. «Здесь одна лишь безнадежность, которая протягивает свои наводящие ужас руки и хватает тебя, – описывал Лоус ощущения человека, попавшего внутрь, – один лишь гнет, который придавливает твой дух, словно гигантский жернов».

Стальная дверь с решеткой наверху захлопнулась, и Бэрри остался запертый в похожей на подземную темницу камере. Два метра в высоту, чуть больше – в длину и около метра – в ширину, куда еле помещалась узкая койка с соломенным матрасом. Лампочка в изумрудно-зеленой сетке излучала зловещее свечение. Вместо водопровода – оловянная кружка, которую наполнял во время обхода охранник, когда захватывал с собой кувшин с водой. Вместо туалета – выданное во дворе ведро. Откидная крышка не спасала от тошнотворной вони.

Из-за крупных серых плит на стенах, полу и потолке камеры походили на гроты, вырубленные в монолитной скале. «Каморки из холодного камня», как назвал их Лоус. Один из бывших заключенных говорил, что камера была размером «не больше могилы мертвеца», а другой сказал, что это дыра, куда «даже самого заклятого врага не засунешь», творение «самого дьявола». Чарли Чаплин, один из знаменитостей, приезжавших полюбопытствовать, что такое Синг-Синг, ступил было в одну из этих клаустрофобских камер, но тут же выскочил оттуда. «Боже мой! – воскликнул он. – Это бесчеловечно!» Когда в первую ночь гас свет, – писал Лоус, – большинство попавших в Синг-Синг новых арестантов, «даже самые закоренелые и бесчувственные», впадали в отчаяние. Они рыдали.

Новичков держали обособленно. Они покидали камеры только для приема пищи, медицинских и психологических осмотров и тестов, где определялось, нуждаются ли они в исправительном обучении. После этих экспертиз администрация решала, куда направить заключенного – сидеть в теплом местечке вроде библиотеки, трудиться на одну из тюремных фабрик, выпускающих обувь, одежду, мебель и прочие товары, или горбатиться на каторжных работах – добывать камень или нагребать лопатой и таскать уголь для котлов.

Бэрри сфотографировали в профиль и анфас и взяли у него отпечатки пальцев, которые он никогда не оставлял на месте преступления. Но его пребывание в «Галерее Тринадцать» вдруг резко прервалось. Заключенного № 80071 хотят видеть в Минеоле.

* * *

Гордон Херли, черноволосый, с худощавым лицом детектив из Нассо тридцати с небольшим лет, беседовал с владельцем гаража в Саунд-Вью, приморской деревеньке в дюжине миль к западу от Нью-Лондона, Коннектикут. Не видел ли он купе «Нэш»? Двухместный, с вытянутой мордой, с жестким верхом и местом под откидное сиденье сзади. Зеленый. Недавно купленный. Пока Херли говорил, в боковом поле зрения мелькнула несущаяся по дороге зеленая машина. Он бросился к окну гаража и успел увидеть, как только что описанный им «Нэш»