Прагматика и поэтика. Поэтический дискурс в новых медиа - Екатерина Захаркив

явился очередным витком лингвистического поворота, воплотившимся во второй половине XX века. Основой перформативного поворота стало понимание языкового высказывания как действия, меняющего обстоятельства мира и коммуникации, что было заложено в теории перформативов Дж. Остина, теории субъективности языка Э. Бенвениста, теории иллокуции Дж. Сёрля и др.

Кратко охарактеризуем понятие перформативности, сложившееся в современной лингвистике. В целом можно выделить более узкое и более широкое понимание этого понятия. Согласно теории речевых актов, которую Дж. Остин сформулировал в работе «Слово как действие» (в другом переводе «Как производить действия при помощи слов?» – «How to do things with words», 1962), перформатив (или иллокутивный глагол) – это речевой акт, равноценный поступку (например, объявление войны, речь при регистрации брака, клятва, присяга и т. п.), который противопоставлен констативу как описанию некоторой пропозиции или ситуации. Дж. Остин выделяет три вида речевых актов: локутивный, представляющий собой акт говорения как таковой (что именно говорится, или локуция), иллокутивный, несущий определенную интенцию говорящего (иллокуция), и перлокутивный, связанный с осуществлением речевого акта, достижением определенного эффекта (перлокуция) [Остин 1986: 83–89].

В узком понимании перформатива (или иллокутивного глагола) грамматическая форма его выражения должна быть представлена глаголом в 1-м лице ед. ч. настоящего времени изъявительного наклонения действительного залога (Я клянусь; Я обещаю тебе жениться). Определяя эти речевые акты как «эксплицитные» («явные») перформативы, Дж. Остин выделяет также «имплицитные» («скрытые») перформативы, такие как высказывание «Иди», с помощью которого можно добиться практически того же, чего и с помощью «Я приказываю тебе идти» [Остин 1986: 42]. Введение «имплицитных» перформативов относится к расширению описанного выше узкого представления.

В русле концепции «имплицитных» перформативов исследователи отмечают, что они возникают, когда высказывания происходят без каких-либо перформативных выражений [Cruse 2006]. Эти два типа перформативов различаются не по значению, а по контексту, который придает им специальное прагматическое функционирование. Проблема соотношения перформативности с лексическим значением глагола поднималась в ряде исследований [Апресян 1995; Verschueren 1999]. В работе И. М. Кобозевой выделены такие три фактора, как

1) семантическая сущность понятия перформативность (равносильность высказывания совершению обозначаемого глаголом действия); 2) норма рационального поведения; 3) принцип экономии усилий [Кобозева 2015: 60].

Таким образом, перформативность выражает способность высказывания реализовывать речевое действие в определенном коммуникативном контексте. При этом вербальное действие отождествляется с невербальным, а слово или высказывание обретает «действенность», «активность», «эффективность». В таком значении перформативность используется в дискурсивном анализе, а также в философских и культурологических исследованиях.

Кроме того, согласно Дж. Остину, невозможно заранее однозначно определить смысл высказывания, который проявляется только в актуальной коммуникативной ситуации и играет решающую роль в процессе смыслообразования. При этом, если высказывания-констативы могут быть истинными или ложными, то высказывания-перформативы могут быть успешными или неуспешными. Говоря об успешности перформативного высказывания, Дж. Остин подчеркивал, что значимым при его реализации является не только намерение говорящего, но и те социальные условия, в которых оно произносится и которые должны соответствовать принятым «конвенциальным процедурам» и приводить к определенным «конвенциональным результатам» [Остин 1986: 32]. Таким образом, высказывание приобретает свое значение только в реальной коммуникативной ситуации, которая играет решающую роль в процессе смыслообразования:

<…> необходимо, чтобы обстоятельства, в которых произносятся нужные слова, так или иначе соответствовали им, а во многих ситуациях необходимо также, чтобы сам говорящий или другие лица осуществляли к тому же некоторые другие «физические» или «умственные» действия или даже произносили еще какие-нибудь слова [Там же: 28].

Однако теория Дж. Остина не давала ответ на то, как можно трактовать перформативность и прагматическое измерение за пределами обыденного языка, например при «употреблении языка» для шутки и особенно в художественном (поэтическом) языке. Более того, предлагая свою классификацию перформативов, Дж. Остин специально оговаривает, что «поэтическое использование языка» не может являться иллокутивным. Он берет в качестве примера фразу из стиха Дж. Донна: «Пойди и поймай падающую звезду» («Go and catch a falling star»), утверждая, что такое действие невозможно [Там же: 90].

Хотя здесь размышление Остина о поэтическом дискурсе останавливается, к этой теме позже обращается Ж. Деррида, который уточняет базовые черты перформатива как конвенционального высказывания. Чтобы быть успешным, перформатив должен функционировать как «цитата», то есть «кодифицированное» или «повторяемое высказывание», которое может быть идентифицировано участниками коммуникации в каждом новом контексте [Derrida 1988: 18]. Эти особенности перформатива придают ему особую «потенциальность», связанную с повторяемостью и возможностью нового смыслообразования в зависимости от контекста. Кроме того, Ж. Деррида спорит с выведением поэтического употребления языка за границы перформативности, утверждая, что именно язык поэзии (и философии), который сочетает принцип цитирования (на сцене, в стихотворении или монологе) с неизбежными модификациями высказывания, отвечает требованиям «успешного» перформатива [Ibid.: 17].

Соответственно, в концепции Ж. Деррида высказывание, с одной стороны, должно функционировать как цитата из предшествующих высказываний, то есть обладать свойством воспроизводимости в разных контекстах, а с другой – не должно иметь однозначной интерпретации ни в данном контексте, ни в том множестве контекстов, в которых оно может быть произнесено. Эти две черты конвенционального высказывания наделяют его особой потенциальностью, связанной с непредсказуемостью и возможностью бесконечного формирования новых смыслов в разных контекстах. Идея потенциально возможной полисемии лежит в основе понятия «перформативной силы» как способности высказывания воздействовать на реальность и формировать новые факты языковыми средствами[126].

В дальнейшем теория речевых актов Дж. Остина вдохновила исследователей (главным образом, литературоведов и философов) на изучение речевых актов в литературе [Searle 1975; Pratt 1977; Derrida 1988; Sell 1991; Hillis Miller 2001]. В лингвистике теория речевых актов Дж. Остина и концепции его последователей Дж. Сёрля и Г. П. Грайса (последний развил понятие намерения, или интенции высказывания как его субъективного составляющего) были применены к анализу литературы абсурда [Ревзина, Ревзин 1971; Падучева 1982]. Обширная классификация прагматических аномалий в художественном тексте рассматривалась в работе Т. Б. Радбиля [Радбиль 2012].

Глава 2

«О вымолви! Молви! То слово безмолвия!»

Поэтическая прагмасемантика глаголов говорения в текстах Е. Мнацакановой

Структурная и семантическая сложность поэтического языка Елизаветы Мнацакановой связана с его особым семиозисом, переводом текста в динамичное междискурсивное пространство, в котором происходит сплав поэтического выказывания, музыкальной фразы и графического изображения. Осмысляя структурно-семантическую многомерность поэмы «Осень в Лазарете Невинных Сестер. Реквием в семи частях», Дж. Янечек указывает на сложность поэтической интеракции, которая требует нелинейного прочтения:

Поэма существует в сложном визуально-звуковом пространстве, и чтение ее только глазом или только вслух обкрадывает восприятие. Если говорить о визуальном уровне, то глаз воспринимает одновременно несколько разнонаправленных векторов <…>;

многоголосие может быть понято читателем