Прагматика и поэтика. Поэтический дискурс в новых медиа - Екатерина Захаркив

от констатива, где референтом выступает некоторая ситуация (например, Окно открыто), референтом перформатива является сам речевой акт его употребления (например, Заседание открыто). Оно одновременно является и языковым фактом, и фактом действительности. Еще одно свойство перформативов – то, что их дополнение может передавать только диктум, но не факт (Я объявляю его избранным, но не Я вижу, что Пьер приехал).

Среди глаголов говорения особый интерес для анализа поэтики Мнацакановой представляют многозначные глаголы, характеризующие как процесс речи, так и определенные неречевые действия. В ее текстах встречаются различные формы глаголов говорения, которые относятся к так называемым классическим перформативам, типа <Я> клянусь, а также к другим формам, выражающим признак активности субъекта (императивы, глаголы 1-го лица будущего времени и др.). Среди классических перформативов встречаются: ich rede, Maria, zu / tue, o Deiner Dir / lesse alles; Молю, о Ельмоли! О вымолви! Вспомни! (Там же: 326); ЯСМЕРТЬЮ я светом я светочем свет очей горькой смертью своей / похвалюсь горьким смехом со смертью померяюсь я смеюсь похвалюсь.

Отдельно выделим такие глаголы речевого действия, как говорить и петь, в которых эксплицируется перформативная формула «Я говорю тебе, что…», но которые не выражают отношение говорящего к содержанию речевого акта или коммуникативной ситуации (просьбу, убеждение, сожаление и др.). На особое функционирование таких глаголов, в значении которых профилирован компонент ‘говорение’, указывает Е. В. Падучева:

Компонент ‘Я говорю, что’ с обычным значением глагола говорить возникает в контексте речевого акта в любом высказывании, и поэтому в произносимом предложении с обязательностью опускается. Следовательно, если компонент ‘Я говорю, что’ сохраняется в предложении, то это потому, что говорить имеет не обычное, а какое-то более богатое значение [Падучева 1985: 138].

Такое семантическое приращение происходит в текстах Мнацакановой, когда глаголы говорю (rede) и пою не просто указывают на процесс или ритмичность произнесения речи, но акцентируют значимость самого акта говорения, который наполняется коммуникативным значением и задает перформативность слова как жеста. Например, в контексте ich rede из третьей части книги «Das Buch Sabeth», которая имеет название, одноименное с иконой Богородицы «Утоли моя печали»:

Контексты <я/аз> пою, воспою маркируют торжественное исполнение нараспев религиозных текстов в книгах «Маленький Реквием. Памяти доктора Анны N.» и «Псалом на вечное поминовение». Нестандартное сочетание пою с объектом дочку возрождает устаревшее значение глагола ‘воспевать в стихах, песнях кого-либо, что-либо’. Употребление этих речевых глаголов способствует их коммуникативному выделению в качестве навигаторов для адресата, поскольку они задают особый регистр рецитации текстов – не «прочитывания», а «пропевания»:

Как мы отмечали выше, в поэтике Мнацакановой структурный минимализм (минимальный набор лексических единиц и повторяющихся конструкций) сочетается с варьированием паттернов и транскодированием между разными семиотическими кодами и медиа (музыкальными и графическими, аудиальными и визуальными). Валентности между единицами поэтического высказывания формируются не линейно, синтагматически, «центробежно» (от микроуровня интерпретации – к макроуровню), а вертикально, парадигматически и центростремительно (от внешних связей между более крупными фрагментами высказывания – к микросвязям: фоносемантическим, морфологическим, графическим).

Приращение значения происходит за счет модификации синтаксических связей внутри фразы. Одним из распространенных синтаксических приемов Мнацакановой, позволяющих повысить экспрессивность высказывания и выразить отношение субъекта, является парцелляция. Это нарушение синтаксической цельности предложения, которое разбивается на фрагменты, создавая особый эффект интонации эмоциональной речи. Если традиционно парцеллированные конструкции отделяются точкой или многоточием, то у Мнацакановой они разграничиваются восклицательными знаками, передавая еще большую эмоциональность, схожую со знаками акцентов в музыке, подобно стаккато и акцентированному стаккато. Повторяющиеся восклицательные знаки позволяют сопоставить развитие вербальной фразы с музыкальной, обозначая крещендо (постепенное увеличение силы звука).

Рассмотрим глаголы говорения, которые формально не относятся к классическим перформативам, поскольку стоят в форме императива (обратись), 1-го лица будущего времени (возвещу) и др. Учитывая, что изначально в концепции Дж. Остина было заложено более широкое понимание перформативности, которое в дальнейшем развилось в работах, осмысляющих перформативность как более широкую категорию, включающую также обезличенные перформативные формулы, императивы и др., основными критериями перформативного высказывания являются его равносильность совершению обозначаемого глаголом действия [Кобозева 2015] и «автореферентность» [Бенвенист 1974]. Подчеркнем, что критерий автореферентности при обращении к перформативности поэтического высказывания обретает новое измерение понимания, поскольку оно обладает и функциональной (по Р. Якобсону), и прагмасемантической автореферентностью.

Значимость глаголов говорения как актов, выражающих речевое действие в актуальной коммуникативной ситуации, маркируется и синтаксически, и прагмасемантически. Изолированная позиция и контекстуальная вариативность связей позволяют активизировать полисемию глаголов говорения, которая по-разному развивается в зависимости от используемого автором приема. Основные типы полисемии глаголов говорения в текстах Мнацакановой – это актуализация многозначности у глаголов, которые могут одновременно обозначать речевые и неречевые действия (обратись, прощайте), и у глаголов, которые одновременно обозначают разные речевые действия.

В первой группе полисемия активизируется у глаголов речи, которые могут развивать неречевые значения, когда семантический компонент, обозначающий речь, дополняется компонентом, к ней не относящимся. Многозначность возникает за счет контекстуального сближения глаголов по принципу паронимической аттракции: обратись! обернись!; прощайте простите; на станет нес танет нас танет нас тянет тянет тянет не станет? нем станет? нам встанет? … тянет?:

LUX PERPETUA LUCEAT EIS DONA EIS REQUIEM DONA

                  EIS DONA eis

эй вернись! возвратись! превратись! обратись! обернись! возвратись!

DONA EIS! эй вернись! dona eis! возвратись! возвратись! возвести!

В этом примере происходит фонетическое сближение слов обратись! и обернись!, а глагол говорения в императивной форме обратись! (обращаться) имеет как неречевое значение ‘делать поворот в какую-либо сторону, поворачиваться в каком-либо направлении’, так и речевое ‘направлять к кому-либо или к чему-либо свои слова, свою речь; адресоваться к кому-либо’ [Ефремова 2000]. Еще одно возможное значение проистекает из фразеологизма Обращать в свою веру, что задает высказыванию сакральный регистр.

Полисемия также может активизироваться за счет омонимии, которая возникает при выборе такой формы двух глаголов, которая совпадает и по произношению, и по составу фонем (слова-омоформы). Например, прощайте – императив множественного числа глагола прощать и этикетная формула прощайте! во множественном числе от прощаться. Такое сближение приводит не только к синхронной активизации полисемии, но и к возрождению этимологических связей между словами ПРОСТИТЕ и ПРОЩАЙТЕ, поскольку современная формула прощания восходит к глаголу прощать в значении ‘снимать вину’ при расставании:

О, ДОЛГО ДОЛЕЕ ДОЛГО ПРОДЛИТЕ ПРОСТИТЕ ПРОЩАЙТЕ

ОТПУСТИТЕ! ПРОСТИТЕ! ПРОЩАЙТЕ! <…>

ОТПУСТИ ОТПУСТИТЕ ОПУСТИТЕ В МОРЕ ОТПУСТИ

                  ОПУСТИТЕ ПРОЩАЙТЕ

ПРОЩАЙТЕ ПРОСТИТЕ ПРОДЛИТЕ В НЕБЕ;