Прагматика и поэтика. Поэтический дискурс в новых медиа - Екатерина Захаркив

должен был бы задать определенную темпоральную перспективу, и потому выражают атемпоральность как абсолютное время, соотносимое с внеязыковым моментом речи. То же связано и с пространством, где локус Поле сопоставляется с числительным РАЗ, указывающим на первый элемент числового ряда, но в данном контексте – при отсутствии других числительных или считаемых предметов – обладающим прагматической функцией называния первоэлемента (не случайно слово написано с заглавных букв) в поэтической ситуации:

о Божий

в творении Облика из Ничего

зримо пробивший

и неумолкающий

РАЗ

в образе Поля

Временная проекция в поэтике Айги выражается разнонаправленно: дейктические маркеры, активно употребляемые в текстах, указывают одновременно на актуальную коммуникативную ситуацию и сдвиг от исходной точки Origo (термин К. Бюлера) – за границы конкретного времени-пространства, в область атемпоральности и внепространственности как абсолютных категорий.

О таком сочетании абстрактного и конкретного в поэтическом языке Айги как билингва, формирующего свой идиостиль на границе между чувашским и русским языками, разговорной и внутренней речью, пишет А. П. Хузангай:

Его личностный поэтический язык может показаться чрезвычайно абстрактным. Слова тяготеют к абсолюту, поэт вопрошает высшие начала бытия, ино-бытия и не-бытия. Его синтаксис словно шифр, целью которого является сокрытие субъекта действия – реально действующей, разлитой во всем, энергии, выражающей представление о неявленном присутствии Бога-Творца в мире. Но, с другой стороны, его слово упирается в обыденность («вещность»). Там обретается теплотворность и пульсация жизни. Слово Айги как бы распято на кресте Неба и Обыденного [Хузангай 2017: 144].

§ 3. Речевые действия в условиях интеракции и автокоммуникации

Рассмотренный выше сдвиг от конкретного и относительного времени к абстрактному и абсолютному характерен и для речевых актов, которые чаще выражаются не прямым, а косвенным образом – с помощью номинализаций и других показателей. Например, косвенное выражение просьбы и благодарности: «(С просьбой вложить между следующими двумя страницами лист, подобранный во время прогулки)»; «благодарение / воздуху – чреву вторичному»[129].

Хотя в основе поэтического высказывания лежит автокоммуникация, направленность поэзии Айги не только на внутреннего, но и на внешнего адресата является ключевым фактором перформативной природы его поэтического высказывания как речевого «действия» и «священнодействия» (используя слова самого Айги). Далее мы рассмотрим иллокутивные акты, ориентированные на внешний диалог с адресатом (интеракция) и на внутренний разговор с самим собой (автокоммуникация), которые часто пересекаются.

Поскольку коммуникативная ситуация в текстах Айги балансирует на границе между внешней и внутренней коммуникацией, в его текстах происходит отказ от строгой грамматической маркированности речевых актов, которые часто имеют косвенную форму выражения. При разговоре об интерактивной направленности поэзии Айги необходимо отметить указания на внешнего адресата, выраженного конкретными номинациями («брат мой / прощай»), именами собственными («простите братья Норвида») или абстрактными сущностями («благодарение Сну»; «благодарение воздуху»; «пора благодарности миру»). Кроме того, встречаются речевые акты с местоимением второго лица (ты, вы): «однако все это / (я заклинаю) – вы!..» Такое разнообразие номинаций в области адресации связано с ориентацией не только и не столько на определенного адресата, сколько на некоего идеального адресата (по В. Беньямину [2002]), способного совместить все режимы восприятия.

Среди интерактивно-ориентированных речевых актов у Айги часто встречаются акты благодарности, извинения, прощания и пожелания, которые, согласно классификации Дж. Сёрля, относятся к группе «экспрессивов», выражающих психологическое состояние, задаваемое условием искренности относительно наличествующего положения вещей (образцовые глаголы этой группы: благодарить, поздравлять, извиняться, сочувствовать, сожалеть, приветствовать и др.) [Сёрль 1986а: 183].

Самая распространенная иллокутивная функция у Айги – это ‘благодарность’, которая вступает в разные прагмасемантические отношения в контексте, указывая на объект благодарения (например, Сон, мир, воздух) и каузатор (причина: за то, что Он – не только тайник; за свето-сгустки): «Но, в то же время, благодарение Сну (хотелось сказать: Матери-Сну, – странен его род – мужской – и в русском, и во французском языках, – видно, все же, он – Бог-Сон), благодарение Ему за то, что Он – не только тайник, спальный мешок, – имитация Лона, – благодарение Ему за то, что прибой Его волн печет кое-что и для слуха, названного „поэтическим“ <…> благодарение – за свето-сгустки, просвечивающие – может быть – ликами – еще незнакомыми (о еженощные – во сне – образки световые, – с тенями-иероглифами!)»; «и кажется все же: все больше мы люди / в беззащитности – люди: все больше / и пора благодарности миру // с небывалым понятием»; «И пусть, хоть и слабым свечением, дойдет – до вас – / движение и тепло благодарности, завершающее – круг»; «благодарение / воздуху – чреву вторичному».

В тех случаях, когда в речевом акте благодарности не выражается ни объект, ни каузатор, такая безобъектная конструкция оказывается воплощением благодарности в ее абсолютной функции, выражая благодарность как таковую: «Вместо „я жил» – благодарность: сокровищем нищего: / в веяньи этом (как зренье)».

В эту же группу входят иллокутивные функции ‘извинение’ («– простите мне слабому – // только уж отблесками малыми плакать о – в складках / (невозможно мне выразить) / в складках»; «я в свете Радости (простите братья Норвида)»); ‘прощание’ («Поляна-Прощание»; «Прощальное»; (так уж случилось мой друг: лишь теперь завершаю я надпись: / жарко-воздушный / родной золотой антрацитовый! – / брат мой / прощай); «„Так и душа…“ – колыбельною песней: / прощанью! – сложить бы: грустнейшую в мире – из / фразы лишь этой»; «и здесь умолкая смущаем мы явь / но если прощание с нею сурово / то и в этом участвует жизнь»); ‘пожелание’ («вот и желаю тебе! / (счастье-молитва безмолвно) / в поле умолкнуть душою („о Бог“ говорим мы более-сердцем: долиной»; «пожелаем себе, для этого, ясного, словно простившего нас, – сна») и ‘сострадание’ («„я“-состраданье „я“-сон и „я“-память образ задерживают»).

Кроме того, встречаются побудительные речевые акты, входящие в группу «директивов», пропозициональное содержание которых состоит в том, чтобы слушающий совершил некоторое будущее действие (в эту группу входят глаголы спрашивать, приказывать, просить, молить, умолять, заклинать, приглашать, советовать, запрещать и др.) [Сёрль 1986а: 182].

Среди направленных на адресата директивов Айги использует глаголы спрашиваю и прошу: «и как – какими ранами – я спрашиваю / теперь друг другу соответствуете: / два странных тела – никому не нужных»; «и с а м подтверждаешь (глазами я спрашиваю) / что да: что ты – смысл: неизменный!»; «и голоса умолкшего – прошу – примите место / в свою семью!.. – умолкнуть – так – и мне / разрешено да будет».

Однако в текстах