Европа Гутенберга. Книга и изобретение западного модерна (XIII–XVI вв.) - Фредерик Барбье

связанной с его именем полемики находится статус еврейской религии: должны ли быть уничтожены книги на еврейском языке, как утверждает, выступая против Рейхлина, университет Кельна (1509)? Спор между Рейхлином и Пфефферкорном развивается при помощи печатных изданий вплоть до того, как в 1514 году Рейхлин выпускает в Тюбингене, не указывая имени печатника, письма с поддержкой, присланные ему многочисленными гуманистами, эта книга будет затем переиздана в Агно в 1518 году[435]. Соответственно, благодаря книгопечатанию на сцену выходит своего рода зачаток «республики» гуманистов и ученых, являющейся теперь важнейшим фактором «разумного» мнения и участником спора: это viri clari, то есть известные люди. Начало протестантской Реформации в 1517 году на какое-то время отодвигает вопрос о еврейских книгах на задний план, заставляя участников спора еще прочнее занять свои позиции. Лев X (флорентиец Джованни Медичи, выбранный в 1513 году) осуждает Augenspieghel Рейхлина в 1520 году по причинам как политическим, так и теологическим, но автор в следующем году умирает. В конечном счете развитие экономики медиа составляет, с нашей точки зрения, первый и самый главный фактор, который придает импульс литературному полю в период Нового времени и приводит к его реорганизации.

Смысл текста

С точки зрения историка книги, наряду с реорганизацией литературного поля, все больше связанного с издательским полем, самое главное происходит на уровне медиа. А именно в том, как процессы, связанные с предметом и его применением, влияют на само определение текста и его организацию, какой импульс эти процессы придают им, влияя на их идентификацию и возможное использование. Работать над текстом, усложняя его внешний облик, систематически различать составляющие дискурса (например, цитату в колонтитуле[436]), классифицировать тексты, а потому и книги, в соответствии с более или менее сложными системами иерархии – все это начиная с XV века и еще больше в XVI веке оказывается главным инструментом организации и развития знаний.

Кодировка и буквы

Остановимся сначала на проблеме кодировки и теории коммуникации, то есть на проблеме, которая, несмотря на ее значение, в истории книги практически не изучена. Теория коммуникации анализирует передачу, осуществляемую между несколькими агентами, совокупности знаков, которые сами отсылают к определенному значению в соответствии с определенным кодом. Код, являясь в какой-то мере произвольным, все же связан с акустикой (звуками) или оптикой. В контексте книжной культуры первый процесс кодировки направлен на записывание речи в письменный текст: при помощи системы алфавита анализ производится в линейной последовательности знаков (графем, в данном случае букв), соответствующих, в принципе, не понятиям, а минимальным единицам артикулированной речи (фонемам). В действительности эти единицы не всегда минимальны: в западной алфавитной системе, которая сначала использовалась для греческого языка, некоторые буквы обозначают составной звук (например, «дзета», ζ, представляет звук «dz», тогда как «кси», ξ, – звук «ix»). Тот же самый феномен наблюдается в таких современных языках, как французский. Кроме того, вопреки общепринятому мнению, письменный текст не является прозрачной калькой устной речи (точно так же, как и запись этой речи и ее воспроизведение тем или иным фонографическим устройством), он составляет особый объект. Независимо от грамматической структуры речи, которая меняется при переходе от устной речи к письменной, из письменного сообщения исключены различные важные составляющие, присутствующие в речи устной: скорость речи, использованный тон, мимика или жесты говорящего.

Книгопечатание относится ко второму процессу кодировки, который создает ряд новых искажений по отношению к оригиналу. Подчеркнем сначала, что именно алфавитная структура предполагает составление семиотического треугольника, сочетающего в себе звук (слово, vox) и письмо, в противоположность идеографическим видам письменности, которые не разбивают звук на части, а отсылают непосредственно к означаемому. Алфавит вводит, таким образом, нормализованную систему кодирования, которая в долгосрочной перспективе открывает возможность все более сложного и абстрактного анализа текста. Печатный текст составляет своего рода первое достижение принципов алфавитной кодировки, за которым последует оцифровка и редукция кода к игре единиц и нулей, которая доводит формализацию до еще более высокого уровня.

Хотя печатный текст не воспроизводит идеальный рукописный текст, он все же неявно предполагает его существование. Соответственно, первой теоретической отсылкой печатного текста является рукопись, поскольку в ней материализуется след речи или изначальной мысли. Причем рукописное письмо должно выполнять две противоречащие друг другу задачи – скорости записи и читабельности. Одно из следствий этой ситуации, заметное в Средние века, состоит в распространении сокращений: один знак может заменять слог, например, «е» с тильдой (ẽ) заменяет «est», «9» – префикс «cum/com/con», «9» в верхнем регистре (⁹) – окончание «us», и т. д. Большинство этих сокращений общеприняты (dñs = dominus) и не составляют никаких проблем для читателя, а некоторые сохранились и в современном французском языке: «&» как замена для «et» и, главное, циркумфлекс (ˆ) как признак исчезнувшей буквы («forêt» вместо «forest»). Но бывает и так, что специальные или, напротив, более популярные тексты становится очень сложно читать из-за большого числа сокращений.

Когда происходит переход к подвижным литерам, принцип умножения числа экземпляров должен был бы привести к максимальному ограничению числа знаков для того, чтобы не изготовлять дополнительные пуансоны. Более логично было бы использовать лишь три буквы – e, s и t, а не добавлять дополнительный четвертый знак «ẽ» (обозначающий слово «est»). Но такого не происходит. Исследование 42-строчной Библии показывает, что Гуттенберг применял шрифт с 240 различными символами, что очень много. В случае некоторых типов текстов, особенно на вульгарной латыни, практика сокращений остается достаточно ограниченной, поскольку целевая аудитория состоит в основном не из клириков, однако лигатуры присутствуют всегда. Не все следствия извлечены из типографского метода, и причина этого кроется в желании максимально приблизиться к образцу манускрипта как по теоретическим причинам (отсылка к тексту и его видимому следу), так и по коммерческим (привычки публики). Также не следует недооценивать роль памяти в средневековой традиции интеллектуального труда: когда Уильяма Оккама изгнали из сообщества мюнхенских францисканцев, он, чтобы продолжить писать, вынужден обратиться к «мнемонической библиотеке». Как подчеркивает Гуго Сен-Викторский, для запоминания большого числа прочитанных отрывков важную роль играет не только компоновка страницы, но также цвет напечатанных букв и орнамент. Первопечатники, возможно, хорошо понимали этот момент, когда после печати передавали распечатанные экземпляры в мастерскую рубрикатора и художника.

Когда мы читаем книги, для того чтобы можно было закрепить воспоминания, нам очень важно постараться отпечатать [в памяти] не только число и порядок слов, но также цвет, форму, положение и расстановку букв, место, в котором мы увидели письменный [отрывок], положение на странице, цвет орнамента[437].

Современные студенты не слишком далеко ушли от этой практики, когда они зубрят материал к экзаменам и запоминают лекции, подчеркивая различные отрывки разными цветами.

Также для объяснения сохранения визуальных форм при переходе от рукописи к инкунабуле следует обратиться к эстетике буквы и письменной страницы как предмету особого внимания. Переписка Пикколомини показывает, что ученые внимательны к этой проблеме, – и можно указать на то, что в Китае эстетический аргумент тоже сыграл роль в первоначальном отказе от книгопечатания с подвижными литерами. Успех шрифта курсивного начертания, особенно курсива Альда, вполне может свидетельствовать о привилегированном отношении к рукописи, тексту автора, поскольку гуманистический курсив, слегка наклоненный вправо, элегантно воспроизводит почерк итальянских ученых того времени. Замечательные шрифты, использованные в Париже для заглавий «Краткого изложения военного дела по Вегецию» или же для «Моря историй», в Нюрнберге – для монументальной «Хроники» 1493 года, а в Аугсбурге – для роскошного Theuerdank[438], позволяют понять значимость внешнего вида, который в некоторых случаях имеет и политический характер. Конечно, от символов сокращений постепенно откажутся, чтобы сократить число знаков, с которыми приходится работать наборщику, хотя некоторые из них сохранятся и в книгопечатании нашего времени, как свидетельство родства с эстетикой письма – к ним можно отнести связанные символы, такие как «fi», «fl», или же немецкий «ß» (= ss). Канонизация типографских шрифтов осуществляется в 1520–1530 годах.

В то же время массивность и особенно стоимость «железа» (гарнитур и шрифтов) выступают важным фактором концентрации: только те, кто обладает достаточными капиталами, может инвестировать в новые шрифты. Создание специфических гарнитур для малых языков или письменностей (греческих шрифтов, чешских, глаголических и т. д.) вследствие этого еще больше усложняется, а их редкость, если вообще возникает желание публиковать на этих языках, требует более