«Любимые, ждите! Я вернусь…». Фронтовые письма 1941–1945 гг. - Нина Константиновна Петрова

приехал из Саратова, узнал, что уезжаем мы на несколько часов позже. Заехали в мою квартиру, скромная холостяцкая квартира, ну посидели, вспомнил я тебя и рассказал как я тебя простую девушку полюбил всей душой, полюбил так как только может любить человек с сильной душой. Ну, и вот посидели мы в моей холостяцкой квартире, немного потешились «хитрой жидкостью», потом я отправил на своей машине домой… Я остался один, ну с кем мне погутарить только с тобой моя радость, вот поэтому я пишу тебе, люблю с тобою «калякать»… Андрей, большой души человек, он меня сделал теплым и вообще проявил большую заботу. Одним словом надо быть самому хорошим, а хорошие люди найдутся. Я умею с людьми жить и люди мне цену знают. Но вот я задал себе вопрос, почему я с тобой, моя радость, не умел жить, не знаю. Правда я учился и мне кажется я постиг эту трудную науку. Да я эти годы многому научился, но научись и ты, моя Асюшка, чему-нибудь. Я ради тебя переделал себя с ног до головы. Трудная эта работа, но я ее выполнил…

Твой Димусь.

28.10.1942 г. Здорово, родная… Пишу тебе из города Камышина, погода здесь чудесная стоит хорошая солнечная осень. Волга широка и красива. Остановка временная, поэтому и адреса тебе не сообщаю. Через некоторое непродолжительное время двигаюсь дальше. Настроение на редкость хорошее. Сегодня мельком видел тебя, моя родинка во сне, но спал так крепко, что даже не рассмотрел по настоящему, но зато утром долго, долго смотрел на твою фотокарточку. Ты не представляешь себе какую дорогую ценность представляет фотокарточка при подобной жизни. Смотрел я на фотокарточку и думал, как знакома каждая черточка на этом милом лице, как сильно люблю я каждую морщинку, взгляд, улыбку. Подумаю и ненависть огромная поднимается в моей душе против фашистских бандитов, которые нарушили мирную жизнь нашего народа. Жесток будет расчет с этими собаками. Ну бывай здорова…

Твой Димусь.

04.12.1942 г. …Прошло уже много, много времени с тех пор как я писал тебе, но еще, гораздо более прошло времени с тех пор как я получил от тебя последнее письмо, а получил я его последний день выезда из Татищева на Камышин. С тех пор я решительно ничего не знаю, как ты живешь и что случилось с вами. Ты, моя родная, уже наверное многое забываешь, но я помню все, наши встречи в последние годы, холодный и горячий взгляд, трепетное и безразличное пожатие рук, туманная даль времени ничего не изгладила из памяти, а боевая обстановка только обострила каждую мельчайшую подробность в нашей жизни. Особенно ярко живо в воспоминаниях наше последнее прощание. Темная, осенняя ночь, изгородь Шахунского вокзала, твои горячие прощальные поцелуи, к щекам прижимается и щекочет твой мягкий воротничок, все это очень ярко живет в моих воспоминаниях.

Дорогая моя радость, не удивляйся что я даже в боевой жизни остался таким же, душа у меня слишком восприимчивая. А когда живешь со смертью рядышком и знаком с ней как с соседкой, тогда особенно обостряются хорошие воспоминания.

Я уже четыре раза был в горячих боях и каждый раз вспоминал тебя, наших милых девчонок, эти воспоминания заставляют сильнее сжимать автомат в руках и беспощадно разить проклятую немчуру. За это время мы с боями проделали очень большое расстояние, прошли от (зачеркнуто), освободили сотни наших советских сел и деревень. Если бы ты знала, какая радость освобождать наших русских людей от фашистского ярма. Постоянное движение, бои, схватки просто не давали возможности тебе написать. И вот сегодня пишу тебе как раз перед боем. В 11 часов дня начинается решительное схватка за переправу. Фашистская сволочь яростно обороняет переправу через Дон, это их последний оплот на этом участке, но часы их сочтены они будут разбиты и уничтожены…

Вчера был момент для меня критический, но провидение сохранило меня очевидно для тебя моя родинка. «Жди меня моя родная, только крепко жди и я вернусь». Вот и весь мой сказ.

Твой Димусь

29.12.1942 г. …Второй месяц в боях и в боях без передышки. Гоним и бьем проклятого немчуру, не даем ему опомниться. Сейчас уже вступили с этой стороны Юго-западнее Сталинграда, в пределы Ростовской области, приступили к освобождению Ростовской области.… За месяц непрерывных боев с немецкими бандитами, за то, что мы хорошо громили немцев наше соединение заслужило личную благодарность И.В. Сталина, нашему соединению присвоили гвардейское звание. Теперь я уже гвардии майор, прошу любить и жаловать.

За месяц боев я имею дважды ранение, собственно не ранение, а царапины, из строя не выбывал. 19 декабря маленьким осколочком расцарапало ногу, 27 декабря брал в плен немецкого офицера, а он сдаваться не хотел и отстреливался из револьвера, выстрелил почти в упор и попал мне в левую руку в мякоть ладони, я обозлился и выстрелил в лоб, уложил его на месте. Одним словом пока все обходится благополучно, живу и здравствую. По силе и своей возможности стараюсь увеличивать успехи нашей Красной армии и общую радость нашего народа. Однако, моя дорогая радость, война это очень серьезная штучка. В тылу там совсем не так представляют войну. Когда кончится война и, если я останусь жив, день 19 декабря 1942 года будет моим личным праздником. В этот день только чудо могло меня спасти и еще наверное то, что ты меня, моя радость, очень сильно ждешь. Я знаю или вернее думаю, что ты не один раз писала мне, но, видимо, полевая почта за нами никак не угоняется. Вот пока и все что я мог вам написать. Часто бывает так после напряженного тяжелого боя, когда к ночи затихнет канонада, придет какая-то грусть, тогда я достаю фотокарточки и долго, долго смотрю при тусклом свете на тебя, на своих малюток и тогда какие мысли проносятся в разгоряченной за день голове. Боевая жизнь здорово изменяет все умонастроение, весь уклад жизни каждого человека.

Ну бывай здорова, моя самая хорошая радость. Пишите о своих делах и жизни.

Ваш Димусь.

09.01.1943 г. …Сегодня информбюро сообщило что «наши войска заняли крупный районный центр «Заветное». Я пишу письмо именно из этого «Заветное». Вчера мы его заняли после не продолжительного боя, первого января, силою обстоятельств я находился в самой гуще боя. Меня фашистские псы ранили, но я за свою рану отплатил. Я посадил на мушку противотанкового ружья два фашистских снайпера, они уже больше никогда не будут стрелять. Раны мои уже заживают, из строя я не выбывал, на