Грандиозные авантюры. Николай Резанов и мечта о Русской Америке - Оуэн Мэтьюз

что уже начал составлять письменный план ведения войны», – писал Левенштерн. Резанов неоднократно говорил переводчикам, единственным японцам, с которыми регулярно общался: «Может, убить вас всех, чтобы мое дело быстрее продвигалось?» К нему даже позвали японских докторов, которые поставили совершенно правильный диагноз: посол страдает от «плохого настроения и испытывает душевный дискомфорт»13.

Первого марта Резанову сообщили, что он не поедет в Эдо для личной встречи с сёгуном – для встречи с послом в Нагасаки прибудет один из высших чиновников. В ожидании аудиенции Резанов разрывался в крайностях: то он ждал фатального провала, то строил оптимистичные планы относительно построения России как тихоокеанской державы. Однажды он начал возбужденно говорить о взаимовыгодной торговле аляскинскими мехами, китайской мануфактурой и японским зерном и рисом, обустроив центр торговли на Камчатке. На следующий день, как пишет Левенштерн, он шептался в уголке с Шемелиным о том, как бы украсть что-нибудь из подарков японскому императору. Также Левенштерн сделал рисунок, как Резанов выдает деньги из ларца с надписью «Казна» своему «приятелю Шемелину».

Двадцать седьмого марта в районе Нагасаки зацвела сакура, и как раз в этот день из Эдо приехал посланец сёгуна. Переводчик, которого звали Шодзаемон, посоветовал Резанову «быть как вода, которую можно вылить в любой сосуд, и она тут же примет его форму». К сожалению, Резанов не внял мудрому совету в духе дзен. Совершенно предсказуемо посол начал задавать вопросы по протоколу (он по-прежнему панически боялся уронить свой статус). Где состоится встреча? Почему не в резиденции? Как они будут добираться? Понесут ли на носилках только его, Резанова, или всех членов посольства? Ему придется стоять, сидеть или стоять на коленях? Босиком он будет или нет? А военный эскорт – будет ли он? И так далее. Переводчики извелись. «Если ваше посольство не добьется успеха только потому, что вы отказываетесь кланяться, так и скажите своему императору!»14 – в отчаянии воскликнул один из них.

В назначенный день к мысу, на котором жили русские, подплыла уже хорошо знакомая лодка даймё Хидзэна (опять флажки, барабанщики и на сей раз гребцы – на веслах сидели 60 человек). Резанов был в камзоле камергера двора Его Величества, с брошью в виде ключей (символ камергерского чина), с орденом Мальтийского креста и орденом Святой Анны на правой стороне груди. Шпагу ему оставили, обут он был в легкие туфли. С ним была свита из четырех человек: Фридерици и Фоссе в зелено-красных мундирах, Федоров в синей военной форме и Лангсдорф в скромном черном сюртуке ученого мужа. С ними были двое солдат. Один нес штандарт, а у другого при себе были щетки, чтобы почистить господам обувь, перед тем как они встретятся с высоким чиновником. Пока процессия шла к лодке, на них глазела толпа японцев15.

Посольство высадили в месте под названием «Лестница мидий» (вероятно, это современный район Ohato no Tatsudama в Нагасаки), и русские увидели безлюдный город. Экранами из ткани и ковров были закрыты все двери и окна. Правда, «тут и там виднелась голова любопытного, который подглядывал из укрытия, – пишет в своем дневнике Левенштерн со слов Лангсдорфа. – Переводчики объяснили, что такому выдающемуся человеку, как посол, простолюдины не имеют право смотреть в лицо». Процессию встретил (и сопровождал) почетный караул из сорока восьми японских солдат и чиновников. Резанова несли на носилках, а его свита шла пешком позади. Двигались все медленно, словно на похоронах16.

Было приятно видеть, пишет уже сам Лангсдорф, «чистые и широкие улицы с водостоками и трубами, через которые уходила дождевая вода. Вдоль улиц стояли добротно построенные одноэтажные дома»17.

В доме губернатора Нагасаки русских попросили снять обувь и оставить ее в прихожей с бумажными стенами-перегородками и большой фарфоровой плевательницей в углу. Всем выдали трубки с табаком, после чего принесли чай, который, по единому мнению, «оказался крайне скверным». Посла провели в комнату, где его ждали высокий чиновник из Эдо и губернатор, за ними стояла охрана с обнаженными самурайскими мечами. Резанов, как и было оговорено, не стал кланяться, но сел на пол, поджав под себя ноги.

Аудиенция сразу не задалась. Представитель сёгуна терпеливо объяснил, что в письме Адаму Лаксману нет никакого приглашения к прибытию посольства, и посему присутствие Резанова «не соответствует нормам приличия». На это Резанов возразил, что он, являясь представителем российского императора, привез письмо в выполнение монаршей воли «с дружескими и добрыми намерениями». Чиновник кивнул и заметил, что русскому гостю, вероятно, «неудобно сидеть в такой позе». На этом получасовая встреча закончилась. Письменный ответ Резанову обещали вручить через два дня18.

Днем 30 марта, когда состоялась вторая аудиенция, с утра зарядил дождь. Был отлив, и лодка даймё села на мель. Все русские, за исключением Резанова, у которого был зонтик, промокли. По прибытии Резанов потребовал, чтобы не только его, но всю делегацию несли на носилках. Японцы согласились, однако это вызвало двухчасовую задержку. Члены посольства сидели в кружок на лодке у жаровни, курили и попивали чай, а в это время их рисовал японский художник. Как пишет Лангсдорф, у рисовальщика особое восхищение вызвали «треуголка с перьями, что была на Резанове, а также его ордена, лента, знаки офицерского различия, пуговицы камзола, шейный шарф и цепочка от часов»19.

В доме губернатора Резанову вручили свиток, который переводчики приняли из рук посла «с величайшим почтением». Они сказали, что это письмо из Эдо является «знаком особой благосклонности» сёгуна. Однако содержание письма было далеко от желаемого. «Узы дружбы могут быть весьма обременительны для слабого партнера дружеского союза… Япония – страна скромная и не имеющая больших запросов, а следовательно, она не нуждается в заморских товарах… Все, что нам необходимо, мы получаем от торговли с голландцами и Китаем. Мы не хотим, чтобы в страну ввозили предметы роскоши. Наше собственное производство крайне ограничено… в Японии нет достаточного количества лакированных коробочек, чтобы загрузить ими ваш огромный корабль»20, – говорилось в нем. Но и это еще не все. Далее говорилось о том, что сёгун не может принять не то что подарки, но даже письмо русского императора, потому что, если он сделает это, ему придется ответить в том же духе, то есть направить в Россию посольство, что в ситуации, когда у Японии «нет больших судов для такого путешествия и нет столь ценных подарков», абсолютно нереально. И наконец: «Законы Японии запрещают поддерживать связи с иностранцами, и нарушение этих законов вызовет возмущение в стране».

Затем Резанову вручили и перевели еще два свитка. Один, подписанный