Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

– Просто не повезло парню. Он был болен тифом, находился в бессознательном состоянии; его какой-то транспорт погрузил, привез сюда, свалили, как и всех, на пол. Где его найдешь! Тысячи ведь лежали окровавленных, искалеченных и обмороженных, нуждавшихся в немедленной помощи! А из них многие дошли до перевязочной через две недели только!.. Эх, да лучше и не задумываться над тем, что происходит! Можно ведь и с ума сойти, если вдумаешься во все… Сколько можно бы спасти молодых жизней!! Но нас было всего три-четыре врача, да одна, уже больная, сестра!.. – Доктор швырнул папиросу, которую мял в пальцах. – Тут не только запил бы, если бы было что пить. Тут застрелиться можно!! Только бы ничего этого не видеть и не слышать… – Он опять вынул новую папиросу и стал закуривать. Но вдруг взглянул на раненого Егорова и спросил: – Хочешь покурить? – и, не дожидаясь ответа, сунул ему в рот только что зажженную папиросу. Больной затянулся раза два. Я вынула папиросу у него изо рта и пошла приготовлять инструменты. А доктор стал мыть руки.

– Ну, сестра, все готово? Давайте хлороформ!

Я надела больному маску на лицо и стала капать… Егорову отрезали обе ноги выше колен и обе руки около плеч. Уши оставили отваливаться самим. Большая часть их уже и отвалилась. Когда больного разбудили он, приподняв голову, увидел, небольшой кусок своего тела… Он стал плакать, кричать и просить убить его…

– Что я буду делать! Как я вернусь домой! Никому я не нужен. Только лишний рот!.. У меня дома – трое ребят! Где возьмет жена прокормление для всех нас?!. Старший брат ранен на Западном фронте. Ему тоже оторвало одну ногу снарядом. Вот и он вернется домой калекой. Кто нас всех будет кормить? – Он бил себя обрезками рук и кричал: – Убейте меня! Убейте лучше!..

Это было выше моих сил! Я, плача, выбежала в коридор. «Мы не имеем права перед ранеными показывать свои чувства», – вдруг вспомнила я, как говорил доктор Божевский! Я вытерла глаза и повернулась. Раненые смотрели на меня. Вид у них был расстроенный и подавленный… Открылась дверь из операционной, и Егорова вынесли и понесли в палату. Доктор шел рядом с носилками и успокаивал его.

– Эх, война! Сколько горя всем! – сказал кто-то позади меня. Скоро доктор вышел из палаты и подошел ко мне: – Сестра, идите домой.

Пришла домой совершенно расстроенная и опять стала плакать.

– Что случилось? – спросил муж.

Я рассказала:

– Твой транспорт так обморозил одного тифозного больного, что ему сегодня отрезали обе ноги и обе руки! А у него дома маленькие дети!..

– Мы тифозных еще не брали… – в смущении говорит муж. – Это не мой транспорт его привез. Я таких не сдавал, – стараясь успокоить меня, оправдывался он. – Всех, кого мы перевозили, я помню отлично. И пока мы ни одного тифозного не брали вместе с ранеными.

– Все равно! Кто-то недосмотрел, а человека загубили!..

– Хорошо теперь говорить «недосмотрели»! Все это жалкие слова, ничего не стоящие! Все мы работали сверх человеческих сил, стараясь как можно больше спасти человеческих жизней! День и ночь выносили на руках раненых из таких мест, где они должны бы были непременно погибнуть или от пуль, или от холода. Мы не думали ни об еде, ни о сне, ни об отдыхе! А теперь оказывается «недоглядели»! Преступники!

Он ходил по комнате большими шагами и, не переставая, курил.

– Прости меня, Ваня! Я не хотела сделать тебе больно. Я отлично понимаю, что невозможно быть ответственным за каждого больного и раненого в таком большом деле. Но все эти смерти и калечение так тяжело действуют на меня.

– Тебе лучше не ходить в госпиталь! Сейчас условия работы сестры милосердия здесь совсем ненормальны!

– Что ты! Когда же, как не теперь, нужна моя помощь?! А знаешь, Ваня! Сестра-то Карпова умерла по дороге на вокзал!..

– Я знал это, только не хотел говорить тебе. Она умерла на нашей двуколке. Пожалуйста, обтирайся спиртом, когда идешь в госпиталь и когда возвращаешься.

– Я делаю это каждый день.

– Теперь тиф начнет косить. Всюду грязь, вши! Солдаты ослабли от боев, усталости и недоедания. Ужасно, когда снимаешь с раненого рубаху! Чувствуешь под пальцами точно песок. А вши так и ползают по рубахе, когда заметят, что нет тела. Прямо живая становится рубаха-то. Санитары сейчас ее выносят на двор – «пущай вымерзнут, они мороза не любят!» – говорят солдаты.

– Гайдамакин, я хочу помыться! Можно мне теплой воды? – говорю я, придя как-то из госпиталя.

– Можно. А где я ее нагрею?

– Ну, хоть немного! Согрей самовар…

Через несколько минут он принес таз, из которого я умываюсь, потом ведро холодной воды. Но горячей воды еще нет.

– Нет ли какой-нибудь посуды, куда бы я могла сливать грязную воду?

Принес парусиновое ведро, из которого поят лошадей. А горячей воды все еще нет!

– Гайдамакин! Скоро будет горячая вода?

Ни звука. Не отзывается даже. Иду на кухню.

– Гайдамакин, где же горячая вода?

Никакого внимания ни на мой вопрос, ни на меня! Стоит на коленях и изо всех сил дует в самоварную трубу, из которой валит белый густой дым.

– А, чтоб тебя! – (Это относится к самовару.) – Грей воду тут! Согреешь ее, как же!..

Рядом с ним лежит снятый с ноги сапог, который пускался уже в дело для раздувания угля.

– Согреешь воды, как же! Хоть «вытруси» его наизнанку, ему все равно; дымит, а жару нету! Тоже страна! И город же! Угля нельзя достать! Простого угля для самовара нету!..

– Гайдамакин, ты что ворчишь?

– Да вы посмотрите, сколько времени не может разгореться! Щепок положил! Шишек сосновых положил! Дымит, а огня нету! Все глаза выело…

– Ну, хорошо! Брось, брось, не грей. Я не буду мыться сегодня. В другой раз согреешь.

Гайдамакин вскочил с пола, как будто его подбросили.

– Да что это, барыня! Да разве это возможно? Я грел, грел воду, а теперь, когда вода готова, вы не хотите мыться! – с глубокой обидой в голосе говорит он.

– Как готова, когда самовар только дымит, но не греется!..

– Да вы не беспокойтесь! Вода враз будет горячая! Сейчас и принесу в комнату.

Через некоторое время принес в кувшине горячую воду.

– Барыня, мойтесь! Самовар еще греется. Он так разгорелся теперь, что воды будет сколько хочите…

– Вот спасибо! Конечно, я помоюсь. Ведь завтра Новый год!

Муж кричит мне из столовой:

– Будем встречать Новый год?

– Конечно, будем! – отвечаю я.

Когда я вышла из спальни, муж