Первый русский генерал Венедикт Змеёв. Начало российской регулярной армии - Сергей Тимофеевич Минаков

войска Голицына от Перекопа, сделанной еще до начала официального следствия по «делу Шакловитого». Возможно, рассказ Сапогова так и остался бы изложением его собственного мнения об обстоятельствах отступления русского войска из-под Перекопа, если бы с началом официального следствия не появились показания других свидетелей.

11 октября 1689 г. в Посольский приказ явился донской казак Евстафий Глистин, еще в 1688 г. оказавшийся в плену у крымских татар и в Перекопе, и сообщил некоторые подробности «тайных сношений» князя В.В. Голицына с Крымским ханом, которые и должны были полностью прояснить причины отступления русского войска от Перекопа.

«Как-де он был в Перекопи, – рассказал казак Глистин, – и ему-де, Осташке, сказывали изменники донские казаки: Обрашка Гусенко да Зотко Тимофеев, обе Черкасская станицы …что прислано-де от салтана турского к хану крымскому в Перекоп перед приходом под Перекоп царского величества ратных людей незадолго князь Василью Голицыну две большие куфы (бочки) золотых червонных, для того чтоб он, не чиня разорения Крыму, возвратился с полки назад. И хан-де велел у 15 боченков, величиною ведр по 10, выняв с одну сторону, сняв обручи, дна и насыпав на другие дна понемногу золотых червонных, а середину налив смолою, и насыпав сверху золотыми ж, вделывали по-прежнему. И по пересылкам-де от хана для тех золотых, ввечеру поздно, ездил к хану Веденихт Змеов. И взяв те золотые, ту же ночи он, князь Василей, с полки поворотился назад, и щиты, которые изготовлены были к приступу, велел пожечь»633.

Таким образом, согласно сведениям, сообщенным бывшим пленным в Крыму донским казаком Е. Глистиным, князь В.В. Голицын отступил от Перекопа, будучи подкупленным крымским ханом, переславшим ему в качестве «подарка» 15 (10-ведерных) бочонков с золотом. При этом «изветчик» указывал, что якобы подкуп был осуществлен еще до подхода русской армии под Перекоп («перед приходом под Перекоп царского величества ратных людей незадолго»). «Свидетель» указал на главного и, по существу, единственного соучастника этой «предательской сделки», на «друга» и доверенное лицо князя В.В. Голицына, его заместителя и фактического командующего русским войском, на окольничего и генерала В.А. Змеёва. Кроме того, как бы стремясь объяснить отсутствие главной улики – 15 бочонков с золотом, – Е. Глистин утверждает, что крымский хан просто обманул князя В.В. Голицына, передав последнему бочонки со смолой, лишь поверхность которой с двух сторон была засыпана золотыми монетами.

После данного сообщения казака Глистина отправили в Сыскной приказ для дачи официальных показаний. В Сыскном приказе указанный свидетель 30 октября 1689 г. полностью, слово в слово подтвердил свои показания, которые были присоединены к показаниям капитана Сапогова634.

На основании показаний Глистина и капитана Сапогова решено было допросить доверенных лиц князя В.В. Голицына Ивана Тинбаева и татарина Карамана Кутлубеева, которых, по свидетельству Сапогова, князь отправлял к крымцам.

На допросе 30 октября 1689 г. Иван Тинбаев показал, что он, «Ивашко, с князь Васильем Голицыным был, и под Перекопью с ним, с князь Васильем, и с ратными людми стояли они сутки»635. Иными словами, свидетель подтверждал недолгое, лишь суточное «стояние» русского войска что под Перекопом.

Далее Тинбаев показал, что он был отправлен к крымцам вместе с астраханским татарином К. Кутлубеевым, переводчиком Посольского приказа Петром Татариновым и толмачом (переводчиком) Полуехтом Кучумовым. Однако, для чего послал его князь Голицын, «того ему, Ивашку, он, князь Василей, не сказал»636. Тинбаев, как видно из этой части его показаний, уточнил состав всей группы лиц, отправленных к татарам князем Голицыным, но заявил о своем неведении цели этой «миссии», которая, во всяком случае ему, Тинбаеву, была неизвестна.

Последующее свидетельство Тинбаева обнаруживает некоторые любопытные штрихи к обрисовке сложившейся под Перекопом обстановки. Он сообщил, что в «полверсте… от обозу (где находился штаб Голицына)», где находился боевой рубеж русского войска, их встретил стольник и ротмистр князь Борис Долгорукий со своей ротой, который спросил у Тинбаева, полагая, что тот в курсе дел, обсуждавшихся в штабе Голицына: «мочно ли нам битца? – а князь Василей-де нам битца велел». На это Тинбаев ответил ему, что «воля-де в том твоя; а им-де слышно, что пересылка меж ними об миру»637.

Из этого диалога следует, что первоначальное намерение и решение «генералиссимуса» Голицына и его ближайшего советника окольничего и генерала Змеёва было начать боевые действия против Перекопа, потому что, по словам стольника и ротмистра князя Долгорукова, главнокомандующий ранее уже отдал им соответствующий приказ. Однако, хотя Тинбаев и утверждал, что он не знал цели той «миссии» к татарам, в которой он принимал участие, он знал, что главнокомандующий отказался от прежнего намерения начать бой за Перекоп и решил приступить к переговорам о мире. Правда, тут же Тинбаев объяснил, что «ведомо-де ему, Ивашку, о той пересылке, потому как-де князь Василей Голицын пришел к Перекопу, и он-де князь Василей посылал его, Карамашку, из обозу; и как-де он, Карамашка, пришел в обоз, и он-де князь Василей велел ему, Ивашке, его, Кармашка, спросить: “что-де написал переводчик Сулейман, то-де письмо он, привязав на стрелу, в полки татарские выстрелил ли?” …И он-де, Кармашка, ему, Ивашке, сказал, что то письмо выстрелил»638. Свидетель, таким образом, сообщает некоторые детали о переговорах князя Голицына с крымско-татарскими предводителями, говоря о том, что письмо было переправлено в стан неприятеля при помощи стрелы. Однако «что в том писме написано, того он не ведает»639.

Далее Тинбаев продолжил изложение разговора между князем Голицыным и татарином Караманом Кутлубеевым («Кармашкой»). «И он-де князь Василей его, Кармашка, спрашивал, – сообщал свидетель, – “Как-де ты писмо выстрелил, что-де тебе ответ учинили татара крымские?” – И он-де, Кармашка, ему, князь Василью, сказал: “Которого-де часа он князь Василей под Перекопью станет, и он бы де князь Василей того же часа его, Кармашку, к ним прислал”»640.

Тинбаев сообщал также, что «у князь Бориса-де Долгоруково на кургане он постоял самое малое число, и от него, князь Бориса, поехал к ним Кармашку с товарыщи, и наехав его, Кармашку, съезжаетца с татарами; а татар-де в виду было человек с тридцать или и болши; а чает-де иные были и вскрыте, по низким местам. И съехався-де с татарами, говорил он, Кармашка, им, татаром, что-де крымский хан против писма, каково он, Кармашка, выстрелил, отповедь велел учинить. И они-де ему, Кармашку, сказали: “Хан-де и Батыр ага прислали: на зачинающего-де Бог, – по что-де послал, буде мочь есть, делай»641. Как следует из этого фрагмента показаний Тинбаева, крымский хан первоначально, видимо, так сказать, «набивая себе цену», демонстрировал нежелание вступать в какие-либо переговоры и готовность сражаться с русскими войсками. Однако, понимая, что все это,