Джентльмен и вор: идеальные кражи драгоценностей в век джаза - Дин Джобб

лесу и, с трудом пробираясь сквозь ливень и грязь, отправились искать новую. Приметив одну в открытом гараже у дома на холме, они решили, что можно, не заводя ее, тихо толкать вниз по склону, а мотор завести уже на достаточном удалении, чтобы не было слышно из дома. Бэрри сел за руль, а Полак пошел толкать.

Не успели они вывезти машину из гаража, как из верхнего окна высунулся хозяин и выстрелил из дробовика. Ветровое стекло разбилось вдребезги, и острые, как лезвие, осколки полетели прямо в Бэрри. Он заорал, пытаясь прикрыть лицо.

«Оба глаза были запорошены осколками. Я ослеп».

– Ни с места, или я снова выстрелю! – крикнул хозяин.

Бэрри вынырнул из машины и бросился за гараж. Он позвал Полака, но ответа не последовало. Тот бросил его и сбежал. Бэрри съехал по грязи вниз, наталкиваясь то на дерево, то на куст. «Я ни на дюйм перед собой не видел».

Он наткнулся на мелкий, по колено, пруд и сел на берегу в надежде, что ему удалось уйти достаточно далеко. Правый глаз заплыл полностью, но когда он большим и указательным пальцами раздвинул веки левого, то обнаружил, что кое-что может им видеть. Он был жалким, промокшим до нитки и испытывал нестерпимую боль. Два пулевых ранения, распухшая стопа и мысли, что он навсегда останется слепым.

«Именно в тот момент, – признался он позднее, – я осознал, каким чертовым идиотом был всю свою предыдущую жизнь. Я исцелился. Если выживу… больше никакого воровства».

Услышав вдали полицейские сирены, он поковылял прочь. По линии горящих фар Бэрри понял, что вышел на шоссе, ведущее в Олбани, столицу штата. Он принялся осматривать тут и там дома в поисках очередной машины – самая последняя кража, необходимая, чтобы выбраться, – и наконец одну обнаружил – бежевый кузов, черный верх, колеса с деревянными спицами. Это был собранный в Сиракьюсе «Франклин» 1926 года, который в рекламе называли «самой быстрой машиной на междугороднем шоссе… заметно опережающей других». Ключи – в замке зажигания, бензобак – полный.

Бэрри понесся по долине реки Мохок сквозь мглу и хлещущий с неба дождь, одной рукой он удерживал левый глаз в открытом положении, а другой занимался рулем и переключением передач. Утром – уже в ста милях к востоку от Сиракьюса – он остановился у железнодорожной станции в деревне Фонда, названной так в честь одного из предков молодого актера по имени Генри, которого в том году ожидал дебют на Бродвее.

Найденной в машине тряпкой он стер кровь с лица и грязь с одежды, потом надел валявшуюся на заднем сиденье фетровую шляпу, чтобы прикрыть больные глаза. В кармане нашлись сто двадцать пять долларов, и он купил билет до Олбани, до которого еще оставалось сорок миль.

На станции дежурила пара патрульных из полиции штата, но никто, видимо, не подозревал, что беглец мог успеть уйти так далеко от Оберна за такое короткое время. В поезде он видел еще нескольких патрульных, но – как позднее рассказывал Бэрри – никто не обращал внимания на его раны и не задавал никаких вопросов. «У меня, наверное, был вид безумного алкаша, – вспоминал он, оглядываясь назад, – который бесцельно слоняется после ночной пьянки. Никто не хотел ко мне подсаживаться».

В Олбани он навестил одного старого знакомого, у которого разжился одеждой.

– Взорвалась бутылка самогона, – объяснил он найденному там врачу, который удалил осколки стекла, забинтовал правый глаз и перевязал левый так, чтобы оставить его открытым.

– Тебе повезло, что ты вообще хоть что-то видишь, – сказал он.

* * *

«Черное воскресенье», или «Воскресенье террора», как окрестили в газетах те события, стало сенсацией дня, оно затмило даже зловещие сообщения об обвале цен на Уолл-стрит. Перестрелка между узниками и охраной, начавшаяся после того, как четверо заключенных удрали через стену, продлилась еще несколько часов. Бунтовщики устраивали поджоги, и с территории тюрьмы валили клубы дыма. Газеты брали напрокат летательные аппараты, чтобы запечатлеть на снимках развернувшуюся внизу баталию. Сотрудники полиции штата и Национальной гвардии пришли на подмогу проигрывавшей по численности охране Оберна, пытаясь разоружить мятежников и восстановить контроль над тюрьмой.

Двое заключенных погибли и по меньшей мере пятнадцать получили ранения и прочие телесные повреждения. Также были ранены пятеро охранников и четверо из пожарных, которые отважились пробраться в корпуса для борьбы с пламенем. От пяти массивных строений с мастерскими остались лишь обугленные кирпичные стены, которые напомнили бы Бэрри руины французских деревень во время войны. Губернатор Франклин Рузвельт приказал провести «всеобъемлющее и тщательное расследование» условий содержания и причину бунта.

Охранника Милтона Ритера провозгласили героем за то, что он моментально сообразил швырнуть за ворота ключи, предотвратив гораздо более массовый побег. Лишь к полуночи всех арестантов водворили назад в жилые корпуса, и после поголовного пересчета стало ясно, кто именно покинул место, которое журнал «Тайм» назвал ареной «бунта, саботажа, смерти».

Бэрри требовалось исчезнуть. Его фотография уже появилась на первых полосах бруклинских газет, и его имя теперь публиковали едва ли не все без исключения газеты штата – от «Нью-Йорк Таймс» до «Покипси Игл-ньюс». В прессе его назвали зачинщиком вооруженного побега и «самым отъявленным» из беглецов.

Заголовки ошеломили Анну. «Я оцепенело уставилась на газету», – вспоминала она. Сердце колотилось. Рассудок метался между надеждой и ужасом. «Где он? Его схватили? Когда я увижу его? Он цел? Его ранили? Убили?» «Я понимала, что он даст о себе знать, как только окажется в безопасности».

Заплатив врачу в Олбани и пообещав прийти на следующий день для смены повязки на глазу, Бэрри сел на ближайший поезд до Нью-Йорка.

Глава 27. Убежище

Манхэттен. 1929

Ящик бюро скрипнул. Этот звук разбудил Эдит Хатчинсон. Всего в полутора метрах от нее какой-то мужчина с фонариком в руке обшаривал выдвинутый ящик. Было четыре утра, и она не разглядела лицо в темной комнате. После секундного оцепенения Эдит завизжала. Человек бросился прочь и исчез, унеся с собой изысканное ожерелье с тонко подобранными друг к другу бусинами и еще кое-какие украшения – в общей сложности на четверть миллиона долларов.

Утром 10 августа 1929 года детективы в поисках улик как следует осмотрели колониальную виллу на побережье в Беверли, Массачусетс, к северу от Салема. Выяснилось, что вор залез в летний дом филадельфийского брокера Сиднея Хатчинсона с крыши крыльца через открытое окно. Он работал в хлопковых перчатках и взял только самое ценное. После эффектного побега четырех заключенных из Оберна прошло почти две недели, и следователи