Джентльмен и вор: идеальные кражи драгоценностей в век джаза - Дин Джобб

произнесенные в ответ на приказ сдаться, после чего он получил пулю от взявших тюрьму штурмом полицейских войск. Автор редакционной колонки одной из газет на севере штата выразил надежду, что поимка беглецов покажет другим заключенным, насколько глупо пытаться бежать ради «пары недель краткой и сомнительной свободы». «Бэрри, – писал далее он, – если он еще жив и по-прежнему на воле, попросту обменял старые опасности и тревоги на новые».

Бэрри черпал утешение в том, что живет в столь хорошо знакомом ему городе, где его лицо было лишь одним из миллионов. «Центр Нью-Йорка, – говорил он, – лучшее место на свете, если хочешь укрыться». Но он продолжал брать с собой револьвер – вероятно, захваченный им еще в тюрьме, – когда решался выйти на ночную прогулку по Третьей авеню, проскользнуть в темный кинозал или отправиться за покупками.

– Я не дамся им живым, – зловеще сказал он Анне. – Лучше вышибу себе мозги.

* * *

Бэрри высветлил волосы, чтобы его труднее было узнать по газетной фотографии. Парой очков с круглыми стеклами придал себе ученый вид. И последний штрих – короткие усики примерно по ширине носа, какие стали визитной карточкой кинокомиков Чарли Чаплина и Оливера Харди и оставались популярными, пока Гитлер не превратил их в символ зла.

Вместе с внешним видом претерпела изменения и его репутация в глазах общественности. После вооруженного побега и кровавого бунта галантный вор-джентльмен «бурных двадцатых» превратился в безжалостного, отпетого головореза. «Под щеголеватостью и приятными манерами клерка из брокерской фирмы, – предупредила “Нью-Йорк Таймс” вскоре после побега, – скрывается опасная натура». «Дейли Ньюс» привела «убийства при побеге» как доказательство того, что «ради свободы он не остановится ни перед чем».

Его сравнивали с Джеральдом Чепменом, «Бандитом-Джентльменом», первым из преступников двадцатых годов, которого пресса объявила врагом народа номер один. Чепмен выдавал себя за члена нью-йоркской элиты, а сам тем временем возглавлял банду вооруженных грабителей, а потом, подобно Бэрри, бежал из тюрьмы. Теперь, после смерти Чепмена – его повесили в 1926-м за убийство в перестрелке коннектикутского полицейского, – «Дейли Ньюс» объявила Бэрри новым «сверхпреступником, на воображение и дерзость которого честным людям остается лишь изумленно взирать».

Детектив из агентства Бернса Чарльз Шератон опубликовал отчет о поимке в 1927 году Бостона Билли, где «хладнокровный и расчетливый» Артур Бэрри выставлялся «настоящим убийцей», «более жестоким», чем жертва Шератона, – и это при том, что главным подозреваемым в двух убийствах был именно Джеймс Монахан. Гарольд Кинг, заклятый враг Бэрри на Лонг-Айленде, вынес еще более суровую оценку. «Бэрри – особо опасный преступник, если не самый опасный из всех, с кем нам доводилось иметь дело, – сказал он в интервью журналисту, который готовил статью о грабителе-беглеце. – Когда он сидел у нас в Минеоле, весь тюремный штат в полном составе глаз с него не спускал, поскольку мы знали: появись у него малейшая, ничтожнейшая возможность, он сбежит. На фоне Бэрри, заявил Кинг, бандит с Дикого Запада Джесси Джеймс и Джон Роджерс («Бродяга»), изворотливый мастер-«эскапист» и главарь банды жестоких гоп-стопников, осужденный в 1925 году за ограбление в Нассо на территории Кинга, «кажутся мальчиками из воскресной школы».

Сидя в одиночестве в квартире, Бэрри коротал время, слушая радио, раскладывая пасьянсы и листая газеты. Ему, наверное, забавно было читать про якобы украденные им драгоценности и про тщетные поиски его убежища. Отмечая осенью пятидесятилетнюю годовщину лампы накаливания, новый президент США Герберт Гувер произнес слова благодарности в адрес Томаса Эдисона, чье изобретение привнесло «элемент неожиданности при встрече с ворами-домушниками» и покончило с «гоблинами, притаившихся в темных углах и под кроватью».

Однако нечистой силы хватало и на Уолл-стрит, судя по тому, как рухнули акции в конце октября. Массовая распродажа разорила бессчетное множество инвесторов – от ушлого брокера до среднего «Джо», который «копил деньги, занимал деньги и снова занимал деньги под залог уже взятых в долг», – сетовал журнал «Тайм», – ради того, чтобы купить «клочки бумаги», в одночасье утратившие ценность. Ходила злая шутка о том, что в гостиницах у новых постояльцев теперь интересуются, с какой целью они хотят номер на верхних этажах – выспаться или выпрыгнуть? Но Гувера возмущал «чрезмерный пессимизм», завладевший массами после обвала на фондовом рынке. «Любое неверие в экономическое будущее Соединенных Штатов – это глупость», – говорил он, не замечая вместе со всеми остальными надвигающегося хаоса.

Позолота века джаза померкла, впереди было мрачное, голодное десятилетие – и новопровозглашенный «сверхпреступник Нью-Йорка» решил, что пора двигаться дальше.

Глава 28. Мистер и миссис Тоунер

Ньюарк и Андовер, Нью-Джерси. 1930–1932

В парке Брэнч-Брук – протянувшейся на четыре мили полосы лужаек и перелесков в северной части Ньюарка – почти ежедневно прогуливался мужчина с чаплинскими усами. Он кормил орешками белок и голубей и всегда имел при себе какое-нибудь лакомство для бездомных собак и кошек. Нередко его сопровождала миниатюрная женщина. Они подолгу бродили по тропинкам парка или по берегу его извилистого озера. Однажды остановились посмотреть, как мальчишки играют в бейсбол. К ним подошел полицейский, тоже из зрителей.

«Само собой, – позднее призналась она, – у меня душа ушла в пятки».

Полицейский хотел задать любителю белок и голубей единственный вопрос: не будет ли он так любезен побыть судьей игры?

Артур Бэрри покинул свое манхэттенское убежище в начале 1930 года и снял квартиру в полутора часах езды оттуда, в самом крупном городе штата Нью-Джерси. Ньюарк служил примером успешного развития, «в нем кипела деятельность», как выразился один местный энтузиаст. Здесь располагались штаб-квартиры «Пруденшл» и других солидных страховых фирм, а фабрики чего только не выпускали – от вагонов до зубных протезов. Местный преступный мир тоже процветал. Центр города считался территорией босса еврейской мафии Абнера Цвильмана по кличке «Длинный», который поднялся на сухом законе и выстроил империю рэкета, азартных игр и бутлегерства.

Бандитов тянуло в Ньюарк из-за продажности местных полицейских. В 1927 году замначальника полиции сняли с должности за то, что он принял кольцо с бриллиантом от благодарных бутлегеров. Через два года прокурор, занимавшийся расследованием «случаев ненадлежащего получения денежных средств», наделал много шуму, когда попытался конфисковать банковские документы всего городского штата полицейских и арестовать счета некоторых жен. Судья встал на сторону полиции и отклонил его запрос: «Как единая организация – это простые, честные люди, хорошо справляющиеся со своими обязанностями», – хотя и признал, что среди них, несомненно, есть отдельные лица, «не соответствующие требуемым стандартам». Это было слишком мягко сказано. В те дни Ньюарк пользовался весьма сомнительной славой, по словам одного из летописцев криминального мира Нью-Джерси,