Когда женщины правили Пятой авеню. Гламур и власть на заре американской моды - Джули Сэтоу

месте возвели Трамп-тауэр, но сам универмаг был возрожден – правда, ненадолго. Через два года после того, как «Бонвит» исчез с плана Пятой авеню, появились сообщения о том, что буквально в паре сотен метров от старого места вскоре появится его новая, уменьшенная версия, торговый «довесок» к сияющему огнями новому кондоминиуму Трампа. Новый «Бонвит», где место строгого ар-деко занял безвкусный розовый мрамор, был втрое меньше оригинального здания. Изо всех сил пытаясь добиться успеха в переменчивом ландшафте розничной торговли, он несколько раз переходил из рук в руки, пока в 1990 году – понеся за три года убытки на целых 30 млн долларов – не прекратил свое существование окончательно: его филиалы были ликвидированы, а магазин на Пятой авеню возле Трамп-тауэр – закрыт. Некогда престижный, знаменитый универмаг, созданию которого Бонвит посвятил бо́льшую часть своей жизни, постепенно приходил в упадок, уменьшался в размерах и в итоге полностью исчез – а его судьбу в последующие годы разделят многие из бывших конкурентов.

* * *

После смерти Стенли Гортенс тоже начала в каком-то смысле исчезать. Она все больше уходила в себя – между нею и вторым сыном с внуками росло отчуждение. «Это была очень разрозненная семья, где людей разделяли огромные пространства», – рассказывал Брайан Одлам, сын Брюса. Время от времени Гортенс летала в Калифорнию навестить Брюса с детьми, но от визита к визиту могли проходить годы. «Она была безучастным человеком, – говорил Брюс. – Тот факт, что ее никогда не было рядом, прекрасно демонстрирует качество наших отношений»[533]. Бывшая жена Стенли с детьми жила отнюдь не в дальней Калифорнии, а в одном из пригородов Нью-Йорка, но и эти внуки видели бабушку немногим чаще. Каждый год, в один из рождественских дней, мать привозила детей к Гортенс в ее апартаменты в манхэттенском отеле «Дрейк» – там им полагалось по очереди обнять бабушку, а после этого они стояли вокруг нее в неловком молчании, им не о чем было говорить. «Это было ужасно», – вспоминал Стенли-младший, старший сын Стенли. «Бесчувственная женщина, сухарь» – так он отзывался о Гортенс[534].

С возрастом ее здоровье стало сдавать, сначала – проблемы с сердцем, а позднее наступила деменция. Забота о ней легла на Брюса. Вместе со второй женой и дочерью они занимали большой участок на калифорнийском ранчо Флойда и Джеки. Брюс решил рядом со своим домом построить небольшое жилище для матери, другого выхода он не видел. «Тенни нужно было где-то жить, а отец чувствовал ответственность за нее», – рассказывала Венди Одлам – дочь Брюса, которая выросла на ранчо[535]. Новый дом Гортенс располагался в паре сотен метров от дома сына и меньше чем в миле от Флойда и Джеки. Сознание того, что она так близко от бывшего мужа, в сочетании со слабеющей памятью – все это, должно быть, совсем дезориентировало ее. Брюс нанял сиделок, и им нередко приходилось насильно ее удерживать, когда она в состоянии сильного возбуждения порывалась идти на поиски Флойда[536]. Но ее попытки ни к чему не привели, с Флойдом она так и не встретилась. «Тенни жила в отцовской части ранчо, а Флойд ни разу ее не навестил, – вспоминала Венди. – Я не могла даже представить их, говорящих друг другу “привет!”»[537]

Гортенс не стало в начале 1970 года на 78-м году жизни. Брюс вызвал людей из похоронного бюро, чтобы забрали тело. «Когда бабушка умерла, – рассказывал Брайан, – отец, помнится, сказал что-то вроде “наконец-то старой ведьмы больше нет”. Никакого ощущения боли или утраты – лишь огромное облегчение, что его, наконец, освободили от сыновнего долга… Любви попросту не было, потому и терять было нечего»[538].

В газетах, включая «Нью-Йорк Таймс», появились некрологи с упоминанием многочисленных заслуг Гортенс, но заупокойную службу не проводили. Ее тело кремировали. Неподалеку от ранчо Флойда стоит надгробная плита с простой надписью: «Гортенс Одлам. 1893–1970» – рядом с такой же плитой над могилой их сына Стенли.

Гортенс поневоле разрушала шаблоны и, сама того не ведая, проложила путь другим женщинам. Не имея никакого специального плана, она перестроила находившийся на грани банкротства «Бонвит Теллер», в результате штат универмага вырос до полутора тысяч человек, включая как обслуживающий персонал, так и ее коллег-менеджеров. Она отчитывалась перед состоящим из одних мужчин советом директоров и распоряжалась выручкой от продаж, превышающей 200 млн долларов в сегодняшних ценах. В поисках эфемерного счастья, в попытках тверже держаться на ногах среди зыбучих песков истории ей пришлось преодолевать постоянно меняющиеся культурные нормы. Гортенс отчаянно хотела любить и быть любимой и при этом не подпускала близко самых дорогих для нее людей. Она вышла за рамки предубеждений, которые определяли жизнь женщин, нарушила социальные установки своей эпохи и в то же время сама стала их жертвой.

Глава 14

Джеральдина встречает любовь

Как-то вечером в 1964 году Джеральдина спешила на званый ужин. Все знали, что опоздания – ее вечная проблема, так что хозяйка, легендарная модная публицистка Элинор Ламберт, не слишком удивилась. Джеральдина влетела в заставленную дорогим антиквариатом столовую, когда гости уже усаживались за стол.

– Прошу меня простить, – извинилась она, сбрасывая пальто и благодаря судьбу за то, что на этот раз у нее есть уважительная причина. – У нас в парикмахерской пожар!

Большинство гостей на мгновение подняли на нее взгляды, а потом вновь вернулись к своим беседам, и лишь сидящий рядом галантный и высокий британский арт-дилер Дэвид Гиббс 42 лет с гривой непослушных волос и, пожалуй, великоватой эспаньолкой, одарил ее озадаченной улыбкой. Из слов Джеральдины Дэвид поначалу заключил, будто она – парикмахер. «Когда мы познакомились, я понятия не имел, что у Джеральдины бизнес, – рассказывал он. – Я подумал, что она работает у кого-нибудь в салоне красоты»[539]. Сорокалетняя Джеральдина с коротко стриженными кудряшками в обычном для нее облегающем свитере от Сони Рикьел и слаксах решила позволить себе легкий флирт с соседом по столу. Она пустилась в оживленный пересказ сегодняшней драмы в самом шикарном на Манхэттене универмаге, и Дэвид вскоре осознал, что первое впечатление его обмануло.

Прошло уже семь лет с тех пор, как Джеральдина ушла из «И. Миллера» ради возможности проявить себя на посту руководителя универмага «Генри Бендель», и все это время она была сосредоточена на деле и амбициозна, не позволяя себе отвлекаться на романы. Но после десятка с лишним лет на кушетке у психоаналитика, потраченных на то, чтобы побороть – как она выразится позднее – «чрезвычайно пагубное» влияние строгого католического воспитания, Джеральдина наконец обрела внутреннюю гармонию и почувствовала, что готова к