Когда женщины правили Пятой авеню. Гламур и власть на заре американской моды - Джули Сэтоу

с полными или, наоборот, болезненно худощавыми формами, а еще – «анатомически точные» модели, – правда, последняя группа в США понимания не нашла. «Они испугались сосков, – рассказывала Адель об американских универмагах, – просили их убрать, а мы им предложили воспользоваться наждачной бумагой»[512]. Хотя большинство американских магазинов проявили себя пуританами, Джеральдина, например, закупила манекены с соска́ми для «Бенделя», решив, что они идеально подходят для рекламы популярных в 70-е годы просвечивающих блуз. «Манекены долгое время оставались буквально одеревенелыми и выглядели, как портновские куклы», – рассказывал Роберт Руфино, главный оформитель «Бенделя», одного из первых и самых верных клиентов Адели в Нью-Йорке. Но ее изделия, – продолжал он, – «реально живые. Порой работаешь с группой манекенов Адели, и тебе не нужно никакой дополнительной бутафории, они сами за себя говорят»[513].

Чутье Адели на новые тренды не ослабевало. Она изготовила манекен Джоан Коллинз за несколько месяцев до того, как телевизионный хит «Династия» возродил угасавшую славу актрисы, а в 1989-м она пригласила позировать пышногрудую Диану Брилл, непременную участницу всех главных нью-йоркских клубных вечеринок – Энди Уорхол называл ее «Королевой Ночи». Полноразмерный манекен Дианы с параметрами 102×61×99 был завершен как раз к началу массового помешательства на пуш-ап бюстгальтерах «ВандерБра», и он еще годы простоял в витринах салонов нижнего белья «Ажан Провокатёр». Адель в то же время проявляла разборчивость, отказавшись, например, делать манекены супермоделей Линды Евангелисты и Кейт Мосс, сославшись на то, что они недостаточно высокого роста. Одну из самых популярных своих работ она выполнила по заказу Джеральдины, которая захотела себе копию модели Сары Капп, сочтя далекое от идеала лицо Сары с длинным носом и косящими зелеными глазами чрезвычайно интересным.

На каждый новый манекен у Адели уходило полтора года кропотливого труда. Сначала отбирали натурщицу, которая проводила три недели в мастерской скульптора, создававшего ее полноразмерные глиняные модели в различных позах. Потом изготавливались формы и отливались гипсовые оригиналы. Затем вручную, медленно, наждачной бумагой удалялись выявленные дефекты и только после этого появлялись окончательные стеклопластиковые версии – их отправляли в специальную студию, которую случайный наблюдатель вполне мог принять за «человеческий» салон красоты. В студии модель обретала прическу и макияж. Жизнь манекенов Адели была увлекательна и шикарна – правда, нередко мимолетна, порой всего пара лет, в зависимости от интенсивности использования. В материале о Саре Капп – в смысле, о ее манекене – «Нью-Йорк Таймс» писала: «Она ведет жизнь краткую, но роскошную. В ее гардеробе – десятки авторских платьев, чудесные меха, украшения, и в некоторых лучших домах города она – всегда желанный гость… У нее тысячи поклонников, но улыбается она нечасто. И это не удивительно. Ее жизнь в последнее время полна опасностей: в “Бенделе” она умерла от передозировки, в “Блумингсдейле” ее нашли повешенной, а в “Сан Франциско Клотинг” ей пытались откусить нос»[514].

Адель отошла от дел в 1990-м, а в 1992-м умерла. Незадолго до смерти она продала основанную ею компанию одной японской фирме. Эта фирма в течение долгого времени продолжала изготавливать достойные манекены под присмотром Кевина Арпино, давнего верного помощника Адели, которого «Нью-Йорк Таймс» называла «вспыльчивым и привередливым», «противоречивой и мощной фигурой в мире пластиковых людей»[515]. В итоге Арпино ушел, и с 2019 года бывшей компанией Адели владеет итальянская семейная фирма «Бонавери». Художественное мастерство людей, которые создают копии других людей, чтобы продавать одежду третьим людям, продолжает жить.

Глава 13

Гортенс сама по себе

Покинув кресло президента «Бонвит Теллер», Гортенс сохранила за собой место в совете директоров, но через четыре года отказалась и от него и ушла из универмага навсегда. К тому времени ее взгляд на работающую женщину стал еще тверже, и она окончательно перестала считать женскую занятость благом. «Все только и твердят – “карьера, карьера!”» – говорила она. В разгар Второй мировой, когда в новостях и радиопередачах сплошь и рядом превозносили клепальщицу Рози, чествовали всех тружениц, Гортенс признавала важность их труда, но в остальных ситуациях – даже слышать об этом не хотела. «Женщины делают карьеру, поскольку не желают брать на себя ответственность за дом и детей, – настаивала она. – Самая прекрасная на свете карьера – в семье». «Мужчины – лидеры мира… Это биология», – категорически утверждала она. «Ни одна работающая женщина не может как следует позаботиться о домашнем очаге, муже, детях»[516].

Гортенс не любила вспоминать период, когда она занималась бизнесом и всячески старалась приспособиться к статусу незамужней женщины. Но в итоге – цеплялась за свой рухнувший брак с Флойдом и за идеализированный образ себя в роли домохозяйки из тех времен. За исключением тех нескольких месяцев, когда ее звали миссис Доминичи, Гортенс сохраняла фамилию мужа, даже спустя десятилетия после развода и даже когда появилась вторая миссис Одлам. Пресса все это время то и дело сообщала о «миссис Одлам», имея в виду то Гортенс и «Бонвит Теллер», то Джеки и ее дерзкие авиаторские свершения. Имена – вещь непостоянная, и Джеки довольно часто пользовалась фамилией бывшего мужа, Кокрана, но не ради воспоминаний о мимолетном первом браке, а в память о маленьком сыне. Что касается Гортенс, то, кроме всего прочего, развод был нежелательным клеймом на ее образе, и она старалась его избежать. Несмотря на все попытки смягчить горечь утраты, тоска по прежней жизни больно щемила душу, и отмахнуться от нее было нелегко.

Гортенс никогда публично не признавала разрыв с Флойдом, продолжала говорить «мой муж», даже годы спустя после того, как Флойд перестал им быть. В 1935-м – на первую годовщину своего президентства и всего за три дня до поездки в Рено, где она подаст на развод, – «Нью-Йорк Таймс» взяла у Гортенс интервью. В опубликованной статье газета выразилась уклончиво: «Миссис Одлам добавила, что работа не отразилась на ее семейной и социальной жизни»[517]. В другом интервью – через неделю после окончательного оформления развода – Гортенс то и дело произносит что-нибудь вроде: «Как я на днях сказала своему мужу…»[518]. В автобиографии «Место женщины» она ограничивает рассказ о своей личной истории детством в Юте и первыми годами брака с Флойдом. Книга изобилует краткими отступлениями, где цитируются семейные шутки или приводятся милые сценки, иллюстрирующие их любовь – как Флойд смешно выбирал дешевую обстановку для их бруклинской квартиры или подбадривал Гортенс, когда она только начинала погружаться в работу в «Бонвит Теллер».

Со временем она поняла, что карьера – это утешительный приз от Флойда; может, он надеялся подсластить пилюлю грядущего краха их брака или просто хотел отвлечь ее внимание от своего романа на стороне? Возможно, в