Живой Дагестан - Владимир Д. Севриновский

Не только родители, но и другие родственники. Моему знакомому родная сестра от имени девушки в социальную сеть написала, тайно от них обоих. Так с ее подачи начался эпистолярный роман, закончившийся свадьбой.

При этом дети порой сами просят родителей подобрать им вторую половинку. А если те отказываются – мол, время нынче другое, сам ищи, – страшно огорчаются. Поневоле задумаешься, так ли для них ценна свобода воли, да еще и в столь серьезном решении.

Частенько, поссорившись с любимой, молодые ребята в сердцах говорят: женюсь на первой встречной. Как в сказке. И родители тут же наготове. Я знаю миллион историй, как человека на таком изломе поймали. Один парень женился не глядя, а потом дал дочке имя прежней возлюбленной, хотя жена была против. Прошел год, а они все еще называли ребенка разными именами.

А иногда родители не вмешиваются. Мой знакомый из Махачкалы, очень красивый даргинец, обнаружил то ли в сауне, то ли в казино тринадцатилетнюю девушку из Буйнакска. Решил, что ее надо срочно спасать, и привез к другу, у которого я тогда комнату снимала. Мы с этой девочкой в одной кровати спали. Он благородно сказал: «У меня к ней никаких чувств нет, но я готов жениться и увезти ее отсюда. Иначе она пропадет». У него в Москве была несчастная любовь, и он решил, раз уж счастья не вышло, хотя бы спасти невинную душу. А я-то понимала, что девочка такую жизнь выбрала сама. До сих пор у меня картина перед глазами – она стоит на кухне, как и подобает хозяйственной горянке, готовит плов и из бутылки водку прихлебывает. Плов получился изумительный. Такого бы я никогда не сделала, ни пьяная, ни трезвая. Она еще пару недель развлекалась в роли невесты человека, готового на алтарь ее спасения жизнь бросить. Потом ей надоело, она убежала и тем самым спасла парня. Он вернулся в Москву к любимой, помирился, женился на ней. А через два года они, конечно же, разбежались.

Сейчас в той же Москве дагестанцев немногим меньше, чем в самой республике. И ведут они себя порой иначе, чем на родине. Ты много лет изучаешь трудовую миграцию горцев и, наверное, нашла ответ на эту загадку.

Я долго занималась горными районами, но потом увидела, что горы сами двинулись на равнину. Люди уезжают из старых селений, но навсегда остаются частью сообщества, джамаата. Они строят социальные, деловые, брачные стратегии через связь гор с равнинами. Кубачинцы, к примеру, съезжаются на свадьбы в родное село даже из других стран. Там же молодые гости ищут себе пару. Так мы начали изучать горцев после гор, зарабатывающих себе на жизнь далеко от родины. В старину это называлось отходничеством.

В конце XIX – начале XX века отходничество было традиционно для всей России. Особенностью его в Дагестане было преобладание ремесленников – давали о себе знать ремесленная специализация сел и катастрофическая нехватка плодородной земли. Бедные отходники отправлялись в Дербент копать марену, а элитные мастера добирались даже до Америки. Кубачинцы торговали в Париже и в Иране.

Я начала с исторического отходничества, а потом обнаружила, что жители Цумадинского района Дагестана в наше время занимаются в Ростовской области луковым промыслом. Технике овощеводства их обучили корейцы из Средней Азии. В 1980-е и 1990-е они брали горцев на работу, а через десять лет уже сами цумадинцы арендовали землю и нанимали батраками жителей других селений. Все лето они жили в вагончиках-времянках прямо на поле. И – удивительное дело! – в Ростовской области, с одной стороны, проявлялись элементы культуры, давно забытые в селе, а с другой – спадали некоторые сельские табу. Цумада – район суровых правил, но на равнине даже женщины порой матерились. В горном селении мужчине махать на поле тяпкой зазорно, это женская работа. А на луковых полях это норма. Как говорил один из работников, «там Аллах не видит. Там Магомед не видит… Если я увижу, что в селении Магомед прополку делает, я скажу: Э, Магомед, тебя жена бьет, что ли? А там… как можно издеваться, если и ты должен работать…»

Насколько совпадают мотивы дореволюционных лудильщиков и современных гастарбайтеров?

Экономические причины отходничества дагестанцев сто лет назад и сейчас похожи – малоземелье, бедность, безработица. Культурные предпосылки тоже одинаковые – проблема работы равных людей друг на друга. Потомственные уздени – свободные люди – не желают батрачить на бывших зависимых. Вот и выходят за пределы системы, занимаются на равнине тем, что неприемлемо на родине. А главное – никто в селе не видит, как ты грязным тяжелым трудом деньги зарабатываешь. Возвращается отходник красавчиком, на машине – естественно, «Приоре». Он – молодец и удалец, сумел срубить большой куш. В XIX веке о горцах говорили, что на набег их толкает не столько жажда наживы, сколько молодечество. Вернуться с победой, показать всем, что ты – джигит. Люди в Москве на стройке работают, в Ростове спины в поле не разгибают, а сельчане уже ждут, что они вернутся и будут сорить деньгами – успешные, чистенькие, красивые и с миллионом.

Диссертацию по луководам Цумадинского района я писала неспешно, как все ученые, особенно питерские. Ездила к ним с 2007 года. И не учла, что в Дагестане все быстро меняется. В 2011-м собралась в очередную экспедицию, а они меня огорошили: «Все, больше мы лук не выращиваем, вместо него в Москву на стройки ездим». Я – трах-тибидох! Через год с ними связалась – а они уже опять лук сажают.

После того как в 1852 году голову Хаджи-Мурата – легендарного наиба Шамиля, героя повести Льва Толстого – отделили от тела, ее выставили в анатомическом театре Тифлиса. Затем этот «экспонат» отправили в Санкт-Петербург профессору Пирогову. Так голова героя оказалась в Военно-медицинской академии, откуда перекочевала в Кунсткамеру, где ты работаешь. Слышал, что в вашем музее ее ждали удивительные приключения.

Голова Хаджи-Мурата попала в Кунсткамеру случайно. Собственно, это даже не голова, а череп с нижней челюстью на пружинках. Я его однажды видела. Кое-кто считает пружинки знаком неуважения, но на самом деле они нужны, чтобы сберечь экспонат.

В середине XX века антрополог и скульптор Михаил Герасимов одолжил голову на время, чтобы реконструировать облик Хаджи-Мурата, а ее взяли и зарегистрировали как экспонат. В начале 1990-х в Кунсткамеру посыпались запросы – верните череп! Кто-то предлагал взятку, кто-то угрожал. Директор наш тогда очень нервничал – время