Живой Дагестан - Владимир Д. Севриновский

было лихое. Ходили слухи, что ему приносили полный чемодан денег. Другой директор боялся, что музей взорвут, и даже подумывал ограничить в него доступ кавказцев. В конце концов Кунсткамера признала череп не представляющим научной ценности и списала. Но злоключения героической головы на этом не кончились. Списанный экспонат можно либо уничтожить – что, к счастью, никто не планировал, либо передать организации, либо по суду вручить родственнику. Последний вариант почти осуществили, но потомки Хаджи-Мурата не договорились друг с другом о том, кто из них главный, и череп остался у нас. В дальнейшем от кого только мы не получали запросы, вплоть до президента Дагестана Муху Алиева. Все документы Кунсткамера отправляла в вышестоящие организации – Академию наук и Министерство культуры. Оттуда нам приходили рескрипты с требованием разобраться. Мы писали, объясняли ситуацию, но указания передать череп как не было, так и нет.

Аварцы до сих пор мечтают его вернуть. Однажды нам позвонили из Артиллерийского музея и предупредили, что к ним только что явился странный кавказец, требующий показать ему голову. Они со страху признались, что она хранится в Кунсткамере, и советовали нам готовиться к скорой встрече. Мы все перепугались, но, к счастью, в музей он так и не проник. То ли заблудился, то ли отважного джигита вахтер не пустил.

Другие дагестанцы умоляли меня сказать, где голова и как ее выкрасть, готовы были сесть в тюрьму, лишь бы она возвратилась на родину. Однажды мне предложили самой похитить злосчастный череп. Обещали, что сидеть я буду на Кавказе, с невероятным комфортом, чуть ли не в пансионате «Дагестан».

В администрации поговаривают, что лучший выход – отдать голову потомкам Хаджи-Мурата. По закону чей-то родственник не может быть музейным экспонатом. Даже его часть. Если бы кто-то провел генную экспертизу и доказал родство…

Твой руководитель Юрий Юрьевич Карпов был, пожалуй, главным экспертом по этнографии Дагестана. Его скоропостижная смерть в сентябре 2015 года огорчила тысячи людей. Как тебе с ним работалось?

Карпов говорил, что для этнографа важно не быть снисходительным и высокомерным. Он критиковал коллег, которые были прекрасными специалистами, но не любили этот регион. А его надо любить.

Поначалу я Юрия Юрьевича во всем его слушалась. Когда надо – молчала, когда надо – говорила, всегда – в платке и длинной юбке, святее Папы Римского. Но однажды мы сидели в местном ДК, ждали машину. Мне очень нравилось играть в бильярд. Когда один юноша предложил мне партию, я согласилась. И продула. Карпов на меня страшно взъелся: «Катя, вы с ума сошли! Играете вечером с молодыми парнями в бильярд, вызывающе себя ведете. Кошмар!» Я оправдываюсь – мол, ничего страшного не случилось и случиться не могло. Рядом были вы, директор музея, надежные люди… А Юрий Юрьевич покачал головой и сказал с укором: «То, что вы в это ввязались, еще полбеды. Но раз уж начали, надо выигрывать!»

Карпов боялся, что меня в горах кто-то обидит. Пару раз он действительно меня спас. Однажды школьный учитель, у которого мы ночевали, в белой горячке принялся бузить. Юрий Юрьевич вытолкал его за дверь. Тогда тот закричал: «Я вас обоих застрелю!» И пошел за ружьем. Потом, видно, жена проснулась и привела его в чувство, но я до утра прикидывала, удастся ли спуститься из окна второго этажа по простыне. На следующий день хозяин протрезвел, обещал вести себя смирно, так что мы остались. Он нам и вправду очень помог. Вечером все уселись за общим столом. Учитель, к тому времени начисто забывший об инциденте, поднял бокал и сказал: «Я хочу выпить за наших гостей. Ведь у нас гость – это посланник Аллаха. Ты для него должен в лепешку разбиться. Оберегать, защищать…» Попал на дискурс гостеприимства и улетел в стратосферу. Здесь уж я не выдержала и рассмеялась.

Однажды над Ругуджой, в Гунибском районе, нам целый день не везло. Проводники подвели, мы устали, заблудились и шли домой со старыми фонариками. Был фиолетово-розовый закат, и горы светились рериховскими цветами. Вдруг они расступились, открывая удивительный вид. Тогда Юрий Юрьевич сказал: «Катя, мне десять лет снился один и тот же сон, словно я летаю над ущельем. Я знал, что оно в Дагестане, но никогда его не видел. До этой самой минуты». Меня поразило, что серьезному, взрослому мужчине снятся такие романтические сны. Он все понимал и совсем не был восторженным. Порой Карпов сам изрядно честил Кавказ. Но что бы он ни делал, это было с любовью.

И Кавказ отвечал ему взаимностью. Кажется, во всех дагестанских селах, где я останавливался, помнят Юрия Юрьевича. Кто знает, может, он и сейчас летает над тем ущельем…

Кьаба

Кьаба, как и Игби, была праздником середины зимы. Ее отмечали, когда под снегом появлялись первые ростки пшеницы, которой издавна славилось селение Тинди Цумадинского района. «Невесту» – бедную женщину, нередко вдову – сажали на украшенного осла или лошадь и везли к «жениху». Нынешний праздник восстановлен местными энтузиастами культуры и, по сути, представляет собой развернутую инсценировку, где «новобрачных» играет супружеская пара. Утром женщины сообща готовят еду. После полудня «сваты» отправляются за «невестой» на соседний хутор и везут избранницу оттуда к ее новому дому. Дорогу им преграждают сельчане, требующие выкуп. Получив его, они присоединяются к процессии. В дороге детям раздают сладости, а саму героиню праздника осыпают монетами. Дома подружки облачают «невесту» в нарядное платье, надевают на нее украшения. Затем процессия медленно доходит до центра села. Там до поздней ночи продолжаются пиршество и особые тиндинские танцы под музыку из автомобильных колонок. Каждый, кто приглашает «невесту» на танец, должен положить ей на голову деньги. Мужчины щеголяют в бурках и папахах, женщины в широких платках кружатся с мерками для зерна на плечах, чтобы урожай был хорошим. «Невесте» вручают подарки – совсем как на настоящей свадьбе. Пускай корни обряда давно забылись, все равно на него, как и в давние времена, собирается все село, и веселье на Кьябе не наигранное, а вполне настоящее. А что еще нужно для праздника?

Паломничество на Шалбуздаг

Синий указатель с эльфийским названием «Эренлар» уткнулся в землю. Однако пейзаж вокруг напоминал не рощи Лориэна, а скорее картинку из вестерна. Рыжая глина, каньон, далекие горы. Только на ветру вместо ободранного знамени южан трепыхалась георгиевская ленточка.

Отсюда, с прямоугольной парковки возле селения Мискинджа, начинается паломничество к древнему святилищу. Большую часть года этот голый кусок земли с навесом в углу пустует. Однако