Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

Кажется удивительным, что он вообще имел спутниц. Гиббон был фантастически уродлив. Происшествие на одном званом вечере в Париже подчеркивает этот факт. Мари Дюдеффан (1697–1780), хозяйка одного из известнейших европейских салонов, в возрасте пятидесяти семи лет ослепла и взяла в привычку ощупывать лица гостей. Лицо Вольтера, по ее словам, состояло “сплошь из костей да обвисшей кожи”. Однажды она пожелала ощупать лицо Гиббона и, пропустив нос, отпрянула, решив, что историк, имевший крошечный рот и очень пухлые щеки (“бробдингнегские”, по выражению Фанни Берни), предъявил ей не лицо, а ягодицы[396].

Этим беды Гиббона не исчерпывались. Его рост составлял около 142 сантиметров, у него были ярко-рыжие волосы, завитые над ушами и собранные в косицу сзади. Вирджиния Вулф к нему безжалостна: “Тело Гиббона выглядело смехотворно – невообразимо жирное, чересчур тяжелое сверху, оно чудом держало равновесие на маленьких ножках, которыми он перебирал с удивительной прытью”[397]. Юный Гиббон, вынужденный оставить школу из‐за плохого здоровья, страдал лихорадками и приступами заторможенности, свищом на глазу, чахоточностью, нервными тиками и множеством иных безымянных недугов. Его даже укусила бешеная собака. Во взрослом возрасте у него появилась подагра – по выражению Гиппократа, “непереходимая болезнь”. В ту эпоху мужчины носили тесную одежду. В период службы в ополчении у Гиббона развилась водянка левого яичка, и остаток жизни он мучился из‐за разбухшей мошонки, причинявшей неудобство и боль (однажды там случилось воспаление); ее постоянно требовалось прокалывать, чтобы удалить лишнюю жидкость, иногда до 3,8 литра. Когда он уже в очень зрелом возрасте предложил руку и сердце некой леди Элизабет Фостер, она лишь беспомощно рассмеялась, а когда она попросила его подняться с колен, он оказался не в состоянии это сделать, и два дюжих швейцарца помогли ему встать. Впоследствии Сюзанна Кюршо предупреждала его об опасности позднего брака: “Несовершенный союз напоминает статую у Горация, у которой красивая голова приставлена к телу глупой рыбы”. И как физические недостатки Гиббона не могли повлиять на его взгляд на мир и, следовательно, на его работу? Он отдавал себе отчет в собственном уродстве и “справлялся с чувствами, досуха выжимая их иронией”. И все же Гиббон замечал: “Красота – телесный дар, которым редко кто пренебрегает, кроме тех, кому в ней отказано”.

После расставания с Сюзанной Гиббону пришлось решать, какую избрать карьеру, и он, хоть и погрузился в сельскую жизнь с отцом и мачехой – однажды его заставили почти 5 миль гнаться за кроликами, – твердо решил стать историком. Еще в Лозанне, вдохновляясь “Веком Людовика XIV” Вольтера, Гиббон приступил к написанию (на французском) первой своей работы “Опыт об изучении литературы” и в 1761 году напечатал ее, “утратив свое литературное девство”. Философия, утверждал он, есть отыскание первых принципов, а история – принципа движения. Историк, как и натуралист, должен собирать всё и, когда смысл собранных сведений прояснится, построить систему. Книгу Гиббон посвятил Сюзанне. Их помолвка официально оставалась в силе до августа 1762 года.

Гиббон мог вернуться в Лозанну, но шла Семилетняя война, и отец записал себя и сына в местное ополчение – не ожидая при этом, что их призовут. К июню 1760 года, однако, майор Гиббон-старший и капитан Гиббон-младший уже защищали страну от захватчиков, и следующие два года начинающий историк топтал холмы Южного Хэмпшира (прихватив на маневры походную библиотеку). Это сблизило Гиббона с отцом, которого он полюбил, и с крестьянами, которых опекал. “Ополчение, – писал он, – сделало меня англичанином и солдатом”. К его собственному удивлению, у него хорошо получалось. К моменту окончания войны с Францией Гиббон успел отказаться от возможности стать членом парламента. Ему предлагали надежное место от Питерсфилда в Восточном Хэмпшире в те дни, когда правительство, по бессмертному выражению телегероя Блэкеддера, предназначалось для “толстых консерваторов-землевладельцев, попадавших в парламент при достижении определенного веса”[398].

Вместо этого Гиббон с радостью воспользовался новой возможностью путешествовать и, добившись у отца разрешения тратить деньги, выделенные на выборы в парламент, уехал в большое путешествие по Европе. Начал он с Парижа, но, конечно, не миновал и Лозанны. По словам биографа Дж. М. Янга, Сюзанна Кюршо, теперь служившая гувернанткой в соседней Женеве, пребывала “в расцвете недолговечной красоты и яркого блеска, голубоглазая и златокудрая, предмет восхищения всех мужчин и зависти всех женщин”[399]. В сентябре 1763 года многострадальные влюбленные случайно встретились в театре Вольтера и в следующие полгода постоянно виделись (даже посетили вместе постановку “Заиры”), но Гиббон был непреклонен: они могли быть друзьями, но не более того. Месье Неккер, человек отнюдь не ревнивый, часто оставлял их наедине и отправлялся спать или работать. На ум здесь приходит замечание Генри Филдинга в “Истории Тома Джонса”: “Мудрыми мужчинами или женщинами – я забыл, кем именно, – было замечено, что всем людям раз в жизни бывает суждено влюбиться”[400].

Гиббон регулярно писал отцу, подписываясь так: “Дорогой сэр, с величайшим почтением и искренностью ваш в высшей степени послушный и преданный сын”. Путешествие тем временем продолжалось – перебравшись через Альпы, Гиббон поехал в Милан, далее в Геную и Флоренцию и, наконец, в Вечный город:

15 октября 1764 года я сидел, погрузившись в мечты, среди развалин Капитолия, в то время как босоногие монахи служили вечерню в храме Юпитера; тогда мне впервые пришла мысль написать историю разрушения и упадка этого города[401].

В Англию Гиббон вернулся уже двадцативосьмилетним. Время шло, а он все еще не мог решить, чем заниматься или хотя бы о чем теперь писать. Гиббон оставался офицером (подполковником!) ополчения, но это дело ему наскучило, и он подал в отставку. Гиббон перебрал и отбросил полдюжины тем. История Флоренции при Медичи? Или жизнеописание сэра Уолтера Рейли? В следующие три года он даже написал по‐французски удивительно скучную книгу “История швейцарской вольности”, а также два сборника рецензий. В Великобритании всего было продано двенадцать экземпляров, за границей – еще двадцать пять. Юм в письме призвал Гиббона писать по‐английски и предсказал, что их родной язык вскоре превзойдет французский и в распространении, и во влиянии. Он согласился, но впоследствии даже сам Борхес утверждал, что Гиббон мыслил по‐французски, а кардинал Ньюмен, положивший стиль Гиббона в основу собственного, почитал его в умственном отношении “наполовину французом”[402].

В 1770 году отец Гиббона умер, оставив семейные финансы в плачевном состоянии. Эдуарду пришлось продать