Европа Гутенберга. Книга и изобретение западного модерна (XIII–XVI вв.) - Фредерик Барбье

[…] максимального культурного накопления и максимальной культурной седиментации…»[504]. Ожидание уже сформировалось, и успех Лютера невозможно понять за рамками неявной критики вездесущего клира: в Кёльне, городе, где к 1400 году было 30 000 жителей, насчитывалось 19 церквей, около сотни часовен и 22 монастыря (по оценкам, соотношение представителей клира ко всем остальным составляло 1 человек к 9). Кроме того, политическая раздробленность мешает сформироваться немецкой национальной церкви, усиливая ее подчинение Риму. Играет роль также политическая позиция и интересы некоторых князей и магистратов, расстановка сил в отношениях с имперской властью, наконец, решения иностранных держав, особенно короля Франции, который всегда готов выступить против императора. Реформаторы усвоили урок, и их «медийные решения» преследуют одну самую важную цель: образовать максимально большой союз, который должен, конечно, правильно подобрать слова, но также должен скрепляться попечением о политике – это и есть изобретение «пропаганды»[505]. Характерны размышления по поводу языка: нужно писать на языке народа и использовать лишь простые и всем доступные термины.

Лютер теоретизирует это так:

Мать семейства нужно опрашивать у нее дома, детей – на улицах, простолюдина – на рынке, и понимать их на их наречии, причем и они должны понимать и воспринимать то, что говорим им по-немецки.

Отвлечемся на мгновение от Германии и взглянем на Англию. От пропаганды не так далеко до манипуляции: когда Томас Кромвель, секретарь Генриха VIII, устраивает отделение англиканской церкви, он инициирует проект перевода ряда текстов Эразма Роттердамского, чтобы они стали доступны максимально широкой аудитории. Однако перевод оказывается не слишком точен, и его, не испытывая особых угрызений совести, подгоняют под нужный смысл, дабы он больше стыковался с официальными «антипапистскими» позициями…[506]

Инновация также проявляется в широком применении печатных продуктов современного типа, листовок и брошюр (Flugschriften). Что касается содержания, речь идет о коротких текстах на немецком, излагающих недавние события в полемическом или пародийном ключе. Характерна также и верстка таких материалов: шрифты – наиболее распространенные из готических шрифтов, большое место отводится иллюстрации и даже карикатуре. В плане производства и распространения такие публикации дают двойную выгоду – их можно составлять и печатать очень быстро и с минимальными издержками, а потом распространять за пределами собственно профессиональных кругов, силами сторонников того или иного лагеря. Успех деятелей Реформации также следует связать с тем, что они очень хорошо разбирались в распространении материалов. Так, Иоганн Шабеллер предлагает – в своем неподражаемом стиле – Гийому Фарелю, который тогда был в Монбельяре, разместить вывески возле продавцов галантереей:

Отдайте же их какому-нибудь продавцу, чтобы у него появился аппетит к продаже книг, постепенно он приучится, да и заработает что-нибудь…[507]

«Легкость» объекта упрощает его массовое воспроизводство: успешный текст быстро подхватывается другими книгопечатнями, так что сеть производства и распространения пропорционально расширяется. Множитель продолжает работать и на уровне усвоения, которое осуществляется в максимально широком режиме, не только в индивидуальном чтении, но также в публичном чтении, за счет комментариев и т. д. Охваченная таким текстом аудитория намного превосходит количество экземпляров, тем более что отпускные цены снижаются по мере падения себестоимости. Даже если количественные оценки приблизительны, предполагалось, что с 1501 по 1530 год в Германии было опубликовано 8000 статей и листовок. Тем же инструментом начинают пользоваться и другие партии, в частности такой текст, как Zwölf Artikel («Двенадцать статей») взбунтовавшихся крестьян, быстро перепечатанный в пятнадцати городах. В период с 1517 по 1520 год, по оценкам, было распространено более 300 тысяч экземпляров тридцати работ Лютера[508], и даже из Франции уже в 1520-м Цвингли пишет, что

Нет [в Париже] книг, покупаемых более жадно, чем [книги Лютера]. Одна книжная лавка продала их 1400. Везде постоянно говорят о Лютере.

Наконец, подъем протестантской печатной продукции напрямую связан с новой географией «книжного дела» в Германии. Лейпциг и книгоиздательские города Саксонии (сначала Виттенберг, а позже Галле и др.) закрепляются в качестве пространства производства «немецкой книги» в противоположность «международному книгопечатанию» на латыни, сосредоточенному на Западе (во Франкфурте-на-Майне и его ярмарках) и в XVII веке постепенно пришедшему в упадок. С 1519 года главным лютеранским книгоиздателем становится Мельхиор Лоттер в Виттенберге и Лейпциге, но вскоре к движению подключаются и другие, в частности Георг Рау, издатель «Аугсбургского исповедания» Меланхтона (Confessio Augustana), а позже певчий в церкви Фомы в Лейпциге. В этом процессе участвуют и другие составляющие пропаганды, помимо печати и гравюры, например, портреты Лютера, выполненные Кранахом и его мастерской, которые получают широкое распространение с 1521 года в форме картин, но особенно при посредстве гравюры: теперь каждый может узнать лицо Деятеля Реформации или герцога Саксонского на той или иной гравюре или карикатуре. То, что Дюрер присоединяется к тезисам Лютера, равно как и многие гуманисты, в числе которых Меланхтон, также сыграло важную роль.

Немецкая ситуация осложняется рядом взрывоопасных моментов и политической конкуренцией: реформаторы не хотели создавать новую Церковь, но события 1524–1525 годов вышли из-под их контроля, и в результате Лютер призывает князей подавить восстание крестьян. Аугсбургский рейхстаг в 1530 году доказывает, напротив, что религиозное единство, которого хотел Карл V, невозможно, и с этого момента протестанты начинают организовываться в территориальных границах различных княжеств, составляя при этом и более широкие федеративные структуры. Уже после смерти Цвингли (1531) лютеровское учение теряет свой всеобщий размах, поскольку теперь оно «скомпрометировано» связью с князьями или магистратами. Возрождение лютеранства будет связано, по сути, с кальвинизмом[509].

Ограничения: порядок книг

Прорыв, совершенный медиа, провоцирует брожение, которым сумели воспользоваться гуманисты и ученые, но он также сопровождается утверждением новых практик чтения, другой шкалы ценностей, а в перспективе и полной реорганизации модели знания. В античности или в Средние века порядок мира выстраивается в согласии с концентрической замкнутой на себя системой, которая при христианстве организуется вокруг фигуры Бога – в виде последовательных кругов творения: именно их мы видим на своде Пармского баптистерия, а также на великолепных гравюрах первых листов «Нюрнбергской хроники». Увеличение числа книг и изменение статуса текста создают угрозу распада: как и сегодня, когда у нас появился экран и интернет, система знаний, похоже, теряет связность, уступая некоему хаосу, который грозит подорвать все устои, а потому в самом скором времени обнаружится потребность заключить практики чтения в определенные рамки, и не только за счет верстки как определенного приема. Размыкание ситуации потребует контроля, точно так же, как фиксация и распространение модели печатной страницы требуют заключения слов и языка в рамку, поддерживающую социальный «надзор» и привлечение внимания к конкретным идеям. Потенциальные возможности, открытые медиа, в ближайшей перспективе запускают процесс замыкания и изоляции: на рост дерегулирования нужно ответить регулированием нового типа.

Текст и норма

Перейдем сразу же к первому упомянутому пункту: книгопечатание – весьма мощный инструмент в плане определения и организации текста как такового. Нормализованное устройство книги, состоящей из тетрадей, отсылает к линейной, аналитической и иерархизированной структуре мысли: линейной, потому что приходится следовать за развитием речи, которое является линейным; аналитической, поскольку анализ системы алфавита продолжается в анализе речи и разбиении ее на фразы, абзацы, главы, части и т. д., которые становятся опознаваемыми благодаря порядку печати, организуясь в материальной структуре тома в виде листов и страниц; иерархизированной, поскольку этот анализ все более мелких единиц заменяет мнемотехническую референцию детальной и абстрактной шкалой элементов речи. Вполне логично, что такая нормализация в итоге завершится нормализацией грамматики, орфографии и использования «классического» языка. Наконец, умножение числа книг требует их классификации в соответствии с более точным, то есть собственно эпистемологическим, распределением на фундаментальные знания и те, что считаются теперь вторичными, – что соответствует образу древа знаний.

Мы уже сказали, что письменный текст и еще больше текст печатный существовал в качестве носителя определенных ограничений и социального контроля. И наоборот, песнопения, крики и спонтанные проявления отвергаются в качестве формы подрывной деятельности, а потому должны подавляться. В 1562 году в Валансьене два еретика осуждаются на сожжение, однако толпа спасает их от казни – и скандалом является прежде всего публичная песнь, исполняемая несмотря на запреты, вывешенные по всему городу:

Говорим вам и сообщаем, что публичными объявлениями нашего короля, запретами, оглашенными в этом городе, было всякому запрещено петь псалмы Давида на улицах и в собраниях, однако господам превотам и судьям