Европа Гутенберга. Книга и изобретение западного модерна (XIII–XVI вв.) - Фредерик Барбье

стало известно, что Мари Массар […] в день, когда ожидаемая казнь заключенных вызвала подъем чувств, вышла вперед, встав с толпой певцов на рынке и пела вместе с другими, совершенно презрев и унизив суд, тем самым укрепив смелость тех, кто готовил избавление двух заключенных…[510]

В следующем году у городских ворот запрещаются проповеди «зеленой Церкви» и вывешивается соответствующее объявление[511].

Дело в том, что печать дает возможность фиксировать и, главное, распространять нормативные и регламентирующие тексты также и властям. При Шеффере и первых типографах издание правовой литературы сначала сосредотачивается на «научном» праве, то есть больших юридических сборниках и комментариях к ним, и все это издается на латыни. В XVI веке основные лионские издательства продолжают работать в этом секторе. Но в то же время мы наблюдаем развитие нового направления, когда толчок получает история права (вспомним в этой связи о Жаке Кюжа), а также постепенно складывается современная система регламентации – в этом случае на народном языке. Ограничимся французским примером: сборники записей обычного права – кутюмов, относящиеся к области частного права, становятся первым предметом систематической публикации, что является следствием ордонанса 1454 года (Монтиль-ле-Тур), предписывающего письменное изложение кутюмов. Первый «Общий сборник кутюмов», опубликованный в 1517 году, открывает серию, которая завершится в 1724 году «Новым общим сборником кутюмов» Бурдо из Ришбура. С точки зрения издательской экономики к этому первому собранию следует добавить и издания сборников особых кутюмов, прежде всего в Мэне и Анжу (начиная с 1476 года), а потом постепенно и во всем королевстве. Это ограничение будет теоретизировано французской монархией в ордонансе Виллер-Коттре (1539). Наряду с частным правом складывается область публичного права и государственных дел: один за другим в течение XVI века создаются важные нормативные тексты, организующие функционирование королевства, и это в эпоху, когда у монархии, как это ни парадоксально, становилось все меньше средств для применения таких документов (ордонансы Виллер-Коттре, Орлеана, Мулена и Блуа). В то же самое время создание должности королевского типографа (1539) позволит со временем закрепить за ним исключительное право на печатание публичных документов. В конечном счете образец упорядоченного общества задается двором, и именно благодаря формированию рамки для нового медиа книгопечатания двор во Франции навязывает свое решение остальной части общества. «Книге-машине» соответствует «король-машина» эпохи правления Людовика XIV[512].

Умножение наименований и экземпляров приводит, помимо прочего, к определению и закреплению нормализованного языка. Итальянский – это уже итальянский Данте, первое издание которого выходит еще в 1472 году у Ноймайстера в Фолиньо. В Англии Кекстона беспокоит многообразие диалектов, однако обязательным для своих изданий он в конечном счете делает английский Лондона и двора. В Германии выбор будет сделан Лютером, который желает при помощи печати обращаться к максимально широкой публике. Во Франции ситуация сложнее: с одной стороны, народный язык закрепляется использованием его при дворе и администрацией; с другой – между гуманистами и писателями ведется спор о языке, а потому начата работа, нацеленная на то, чтобы обогатить французский и довести его до статуса языка культуры, ранее закрепленного за латынью. Когда в 1529 году Жоффруа Тори публикует свой «Цветущий луг» (Champ Fleury), он разбивает изложение на три части, причем задача первой – «определить и упорядочить французский язык неким правилом элегантной речи на хорошем и неиспорченном французском языке»[513]. Двигаясь в несколько раблезианском русле, автор критикует тех, кто портит и искажает французский язык, «разбойников латыни», «шутников», «любителей жаргона», а также «изобретателей слов» и «выдумщиков». Он предлагает определить для языка «правило», чтобы «речи и слова оставались неповрежденными и чтобы им внимали со всем разумом и честью», а также чтобы избежать слишком быстрых изменений. Тори объясняет, что он мог бы написать свой трактат на латыни, но:

Желая в какой-то мере приукрасить наш французский язык, и дабы им могли наряду с людьми, образованными в словесности, пользоваться и простолюдины, я решил написать на французском. Я уверен, что может отыскаться какой-нибудь хулитель и зануда, который скажет, что я хочу предстать автором чего-то нового […]. Итак, я буду писать на французском, в моем скромном стиле и на родном языке […]. И в этом я могу наверняка показаться изобретателем нового, поскольку пока никто не изволил преподавать в письменной форме на французском языке манеру и достоинства письма, но, желая в какой-то мере прояснить наш язык, я довольствуюсь тем, что подам первый знак, который заставит какого-нибудь человека благородного духа продвинуться дальше, как сделали некогда греки и римляне, упорядочить французский язык и подчинить его правилу произношения и благозвучной речи […]. Здесь я обращаюсь к латинским поэтам и ораторам за свидетельством, чтобы показать, что и у нас есть дар грации в нашем прекрасном французском языке.

Эта мысль будет подхвачена и развита Дю Белле в 1549 году в его «Защите и прославлении французского языка»[514]: французский язык не может считаться варварским, и даже если он не такой богатый, как греческий или латынь, он уже значительно развился, и благодаря труду писателей однажды он сможет достичь совершенства, сравнившись с греческим и латынью. Дю Белле несколько раз возвращается в своем тексте к решающей роли, которую он приписывает Франциску I, так что специфика Франции обнаруживается, прежде всего, в культурных аспектах политики.

Попытки нормализации обращаются также на эстетику книгопечатания, и в этой области Жоффруа Тори занимает особое место. Он родился в Бурже, дважды посетил Италию и провел там какое-то время, затем приехал преподавать в Париж, где открыл книжную лавку, а потом и типографию (1529). Его «Цветущий луг» – трактат, «в котором содержится искусство и наука должной и истинной пропорции аттических букв, которые также называют античными, и обычных римских букв, в соотношении с пропорциями человеческого тела и лица». По мнению автора, речь идет о том, чтобы определить границы типографской терминологии и усовершенствовать ее, работая на пользу общества и во славу родины. Эстетические рамки определяются «должной пропорцией» и симметрией, в их статусе соединяются библиографические отсылки и геометрические «доказательства», тогда как мера задается фигурой человека. В начале приводится таблица авторитетов, в данном случае авторов и других «достойных людей», упомянутых в тексте, это не указатель, поскольку нет никакой системы ссылок, которая бы позволяла находить различные отрывки, а просто алфавитный список, который замыкает на себя корпус авторитетных источников, выделенный автором и в тот период времени вполне узнаваемый. Выбор того или иного языка, латинского или французского, для имен, так и не был сделан, так что имена варьируются в зависимости, судя по всему, от устоявшейся традиции, поэтому Тори пишет Cicero (Цицерон по-латыни), но Эразма Роттердамского называет по-французски. Впрочем, в тексте он не раз возвращается к вопросам французского или иностранного произношения:

Я не скажу в этой работе ничего такого, чего не смогу доказать авторами, достойными доверия, и доказательством столь же естественным, как очевидные доказательства геометрии, что можно будет увидеть по нижеприведенным фигурам, выполненным по линейке и циркулю, так что они совершенно достоверны и соразмерны.

Заключение печатного текста в рамки продолжается благодаря уточнениям, которые придают ему знаки пунктуации. Затем автор переходит к еврейским и греческим буквам, а также к разным категориям «французских букв»: инициалам («украшениям») в начале книги, разным начертаниям букв и т. д. Не забывает он о буквах в цветах и даже об «утопических» буквах – термин выглядит несколько парадоксальным в той области, которую он старается подвергнуть рационализации и нормализации. Можно заметить, что Тори использует термин «аттический», вместо «античный»: это отсылка к Древней Греции, к которой воображаемая генеалогия напрямую привязывает королевство, обходя римлян как посредников, от которых хотелось бы избавиться. Геометрическая основа его конструкций задана двумя буквами – «I» и «O», в которых Тори видит также напоминание о легенде Ио: типографическая эстетика и ее обоснования сохраняют вполне очевидные политические аспекты – как в выборе народного языка, так и в статусе, которым наделяется греческая традиция. Наконец, в книге, несмотря на ее небольшой формат и необходимость включить в нее многочисленные ксилографии, разрабатывается исследование принципов постраничного расположения текста.

Контроль над медиа

Необходимо провести различие между несколькими проблемами, связанными с разными задачами – защиты экономических интересов профессионалов книжного дела за счет издательской привилегии, контроля над содержанием книг посредством цензуры, а позже и ограничения числа участников рынка, особенно в области книгопечатания, а потому и снижения конкуренции или даже решения вопроса интеллектуальной собственности и авторского права. Но во всех случаях речь идет о том, чтобы заключить