Отечество. История о войне, семье и совести в нацистской Германии - Буркхард Билгер

Мама замерла от ужаса на дворе. Ее учили при обстреле сразу бежать в дом и прятаться в тетиной спальне. Но что же делать сейчас? Она совершенно растерялась. Сначала она побежала в дом к соседям и там вместе с ними спряталась под матрасом. Потом кто-то крикнул, что надо переместиться в трактир «У оленя», где был глубокий подвал, и вскоре все уже бежали через улицу, сбивая друг друга с ног. Над ними прогремело несколько взрывов, и кто-то набросил на них одеяло. Стало темно, они прижались друг к другу. Мама слышала, как рядом с ней стонет Зигмар, но она подумала, что он притворяется – в своей манере шутит. Когда зажгли свечу, она увидела кровь. Зигмар сидел в сортире, когда взорвался снаряд, и осколок, пробив стенку, попал ему в левую кисть. Теперь она представляла собой изуродованное месиво из крови и костей.

Когда бомбежка прекратилась и они выбрались наружу, на улице зияла трехметровая воронка. Коровы выбегали из горящих сараев, несколько человек поливали водой дом Герхарда, оставив дом военного гореть – на него уже не хватало сил. Зигмара отвели в школу, где немецкие солдаты забинтовали ему руку. После этого Эмма усадила его в маленькую тележку и потащила в Фёренбах, где был госпиталь. К счастью, по дороге их подобрала военная машина, подбросившая их до цели: они успели туда засветло.

Эмме сказали, что обезболивают только тяжело раненых: мальчику придется потерпеть. Врач вытащил из руки Зигмара металлические осколки и кости и, как мог, вправил раздробленные пальцы. Они останутся скрюченными у него до конца жизни, как будто он постоянно скрещивал их, призывая удачу. Затем врач зашил раны, снова перевязал руку и подарил Зигмару одеяло в награду за храбрость.

Когда они вернулись домой, в деревне царило настоящее столпотворение. Главная дорога была забита немецкими солдатами и машинами, брошенными из-за отсутствия топлива. Это были остатки разбитых соединений, оборонявших Шварцвальд. Люди говорили, что сейчас придут французы и деревню сожгут[366]. Всем надо было уходить. Кто-то в суматохе еще грузил свои пожитки в грузовики, кто-то уже направлялся прочь, ведя за собой запряженные лошадьми телеги. Одна женщина вела дойную корову. Потом все пошли в лес. Сработал местный инстинкт – память предков о баронах-разбойниках и наемниках, безумных королях и Тридцатилетней войне, во время которой пятая часть немецкого народа погибла, во многих случаях от рук мародерствующих армий. Если приходят убийцы, прячься в чащобе.

В ту ночь все жители деревни ночевали в лесу – заняли две избушки лесников или расположились рядом[367]. Правда, о сне речи не было. Землю устилал мягкий и толстый слой мха вперемешку с сосновыми иглами, однако тихо в лесу не было. Всю ночь мама пролежала с широко раскрытыми глазами в темноте между Винфридом и Эммой, пока у них над головами, от одного края леса до другого, с визгом проносились автоматные очереди и снаряды. Выбранное ими убежище, как оказалось, находилось прямо меж двух огней – наступающих французов и отступающих немцев. Казалось, что в любой момент среди деревьев появятся солдаты со штыками или сверху упадет бомба и убьет их всех.

Поначалу никто не проронил ни слова. Они воспринимали все стоически, эти крестьянские жены, поэтому лежали бок о бок молча, и дети их тоже знали, что нужно молчать. Но тут на уровне земли стало слышно, как кто-то сначала застонал, потом тихонько зарыдал. Это была тетя Гини. Много лет предсказывая соседские судьбы, она теперь встретилась лицом к лицу со своей собственной. Она оказалась здесь одна, без детей, вдали от родины; муж был в Филлингене, где тоже наступали французы. Она плакала и молилась так громко, что звук пролетающих снарядов стало почти не слышно. «Это невозможно представить, – рассказывала мама. – Стреляли непрерывно. Ты слышишь свист снаряда, воображаешь дугу на небе и думаешь: „Прилетит по нам в этот раз или нет?“ Потом раздавался жуткий взрыв. Мне кажется, мы все тогда думали, что погибнем».

К утру обстрел прекратился. Деревенские, онемевшие от шока, поднялись с земли, собрали детей и поплелись обратно домой. Сейчас любое место казалось безопаснее, чем лес. Вскоре после их возвращения в деревню вошли вражеские солдаты. Они были из французского Марокко, любезные, учтивые и в глазах моей девятилетней матери удивительно красивые. Наступил новый мир.

Через две недели Германия капитулировала. В июне Эмма и дети собрали вещи и за два дня доехали на перекладных до Вайль-ам-Райна. С подвозившими их водителями грузовиков и фургонов они расплачивались картошкой и овощами. Страна лежала в безмолвном оцепенении: города были разрушены, линии снабжения прерваны, дороги изрыты воронками. Бензин был в таком дефиците, что на немногочисленных попадавшихся по дороге автомобилях, если не считать военных, часто можно было увидеть чадящие дровяные моторы, да и сами эти машины грохотали по шоссе между городами на деревянных колесах. В тот год дороги были настолько пустынны, рассказывал мне отец, что он на них даже играл. В летние дни он от скуки прикреплял к своей игрушечной повозке метлу, привязывал к ней простыню и гонял туда-сюда по автобану.

Добравшись до Блезерхофа, Эмма с детьми обнаружили, что в их квартире уже живут другие люди. Дочь хозяев осталась без крыши над головой после бомбежек Мангейма и вынуждена была переехать в Вайль. Увидев, что квартира свободна, они с мужем и тремя детьми сразу ее заняли и съезжать никуда не собирались. Гённеров разместили в старом помещении для прислуги на первом этаже – одна комната и туалет на пять человек. Ни отдельной кухни, ни гостиной им не полагалось, так что приходилось пользоваться общими, в основном доме, пока там никого не было. Моей маме все это казалось милой романтикой, как жизнь в домике на колесах. Для Эммы же мир вокруг просто рухнул. У нее не было ни денег, ни работы, ни дома, только четверо детей и очень мало еды. Муж пропал без вести или погиб. Война забрала у нее все – в точности, как она и предполагала.

Первое решение оказалось самым тяжелым: ей пришлось отправить Винфрида обратно в Шварцвальд. В Херцогенвайлере все-таки еще было что есть, а она на его продуктовую карточку будет получать лишнюю тысячу калорий для остальных. В конце концов, это только на несколько месяцев, уговаривала она себя. В итоге Винфрид пробудет там два года. Десятилетия спустя, когда у него уже появилась своя семья, ему не