Отечество. История о войне, семье и совести в нацистской Германии - Буркхард Билгер

выражался Обрехт в своих письмах и в показаниях перед военным судом в Мюлузе[388]. Он лгал и предал население Эльзаса, заставил мир поверить, что все в Бартенхайме были «очарованы нацистским режимом»[389]. Теперь, когда французы снова правят бал, утверждал Обрехт, Кильвассер хотел сделать вид, что все это время он был хорошим французом. «А поскольку его шурин работает секретарем в мэрии, все компрометирующие документы исчезли»[390].

Себя Обрехт назвал повстанцем. Он, по его словам, «саботировал преподавание немецкого языка» в Бартенхайме и не уехал, чтобы «организовать Сопротивление». Однако, согласно показаниям Кильвассера в военном суде, это Обрехт открыто контактировал с немецкими офицерами. Именно Обрехт организовал «настоящий переворот» после войны[391].

Суд, начавшийся 31 января 1946 года, подтвердил правоту обеих сторон. Десять человек свидетельствовали против Кильвассера. Они обвинили его в том, что он сдавал нацистам граждан за антигерманские настроения, что отправлял жителей в Ширмек и лишал их беженских наделов во время эвакуации. В ответ Кильвассер представил заявление, которое подписали девяносто два жителя Бартенхайма. Они заявили, что мэр не только не сдавал жителей и не сажал их, но и, наоборот, добивался их освобождения. Он помог многим мужчинам избежать мобилизации и не дал гестапо наказать ветеранов, дезертировавших из германской армии во время Первой мировой войны. Он помог вернуть женщину, депортированную в Германию, другую не дал отправить в Финляндию, где она должна была работать на вермахт. Он был непоколебимым патриотом, утверждали союзники Кильвассера, единственной целью которого было защитить их от нацистского террора[392].

Знакомое зрелище: французский городок, раздираемый внутренними противоречиями, и каждая из сторон «задействует» собственные частные симпатии и обиды. Кем был Кильвассер – двурушником или двойным агентом, коллаборантом или тайным патриотом? Видимо, и тем и тем, но судье нужно было выбрать что-то одно: он оправдал Кильвассера, но никаких должностей тот больше уже не займет.

17

Подсудимый

Следователь повторил обвинения, глядя в отпечатанный на машинке лист и зло чеканя слова. Разве не заключалась единственная цель приезда Карла во Францию в том, чтобы превратить жителей Бартенхайма в нацистов? Разве не отправил он десятки писем в гестапо и немецкому начальству, в которых доносил на жителей городка, находившихся под его властью? Разве неправда, что он мог спасти молодых эльзасцев от мобилизации, но отказался подписывать их обращения? «Вы косвенно виновны в их гибели! – прокричал следователь[393]. – Вы выполняли свои обязанности с беспримерным рвением и деспотическим задором!»

Карл сидел в кресле прямо, как истукан, его уцелевший глаз покраснел от усталости. Понятно, кто стоял за этими обвинениями – следователь зачитывал подписанное Обрехтом заявление. Карл старался отвечать максимально спокойно и осторожно. Но в чем был смысл? Следователь считал его чудовищем, хотя и подозрительно неэффективным. Если верить словам Обрехта, Карл был одновременно и злым гением, и бестолковым свадебным генералом. Он развязал в городе террор, но при этом посадил в тюрьму всего одного человека на несколько месяцев. Он сдал Обрехта в гестапо, но так и не добился его ареста. Он грозился отобрать у Обрехта квартиру над школой, но затем смиренно переехал к фрау Шёпфер. Он приехал в Эльзас с единственной целью – внушить его жителям идеи национал-социализма, но проводил время в бесплодном написании писем немецким бюрократам. «Руководство района даже жаловалось, что он пишет им слишком часто», – заметил Обрехт в своих показаниях.

Бред какой-то. Да, он организовывал политические собрания и мероприятия гитлерюгенда и сам в этом признался следователю. Это входило в его обязанности руководителя парторганизации. Нет, он не сдавал жителей города в гестапо и не отправлял молодежь на Восточный фронт. «Я не могу поверить, что герр Обрехт, подписывая данный документ, верил во всю эту ложь и клевету, – сказал Карл. – Все это лишь проявление личной неприязни, не имеющее под собой никаких оснований». Это тем более удивительно, добавил Карл на одном из последующих допросов, что именно он, Карл, добился освобождения военнопленного Обрехта из немецкого лагеря в 1940 году. «После освобождения Обрехт откровенно поддержал немецкую сторону и работал в партии в качестве одного из руководителей, – сказал Карл. – Я понял, что он оппортунист, когда он прекратил всякую партийную деятельность после того, как фортуна в первый раз отвернулась от германской армии».

Обрехт категорически отверг эти обвинения. Как и в деле Кильвассера, здесь суду были представлены две несовместимые версии. Однако в этот раз Обрехт не был чужаком, обвиняющим кого-то из «своего» бартенхаймского круга. Он был капитаном французской армии, а подсудимый был нацистом.

Самое серьезное из выдвинутых Обрехтом обвинений – соучастие в убийстве. Из-за него Карла и арестовали повторно. Обрехт утверждал, что Карл был повинен в смерти выдающегося патриота. Все произошло утром 4 октября 1944‐го[394]. Летом того года американские и британские войска освободили Нормандию и с боями продвигались к Шампани. К ним постепенно присоединялись Свободные французские силы. Через месяц они должны были подойти к Страсбургу. Через полтора месяца будет освобожден Бартенхайм. Немцы считали, что эльзасцы по долгу службы обязаны дать отпор наступающему противнику, но местные еще раньше занялись саботажем. Самым яростным саботажником был Жорж Бауман – крестьянин и ветеран Первой мировой. Он родился в Эльзасе, когда тот находился под властью Германии, служил в кайзеровской армии во время Первой мировой, но не испытывал восторга от немецкой оккупации. В то утро он стоял перед домом, собираясь идти в поле кормить коров, когда к нему подъехал полицейский начальник по имени Антон Акер. «Опаздываете на отработку», – сказал он. Немецкая армия рыла траншеи вдоль Рейна, и ей нужно было сделать несколько деревянных поддонов. Но Бауман лишь отмахнулся: не буду, мол, горбатиться на «этих немецких свиней»; так написал потом Акер в рапорте. Когда Акер пригрозил Бауману арестом, тот оттолкнул его и заорал: «Не ты же будешь арестовывать!»

К тому моменту рядом с ними оказались жена, сын и дочь Баумана, а также соседка Жанна Кильвассер. Другая соседка – Анна Кёниг – стояла поодаль. Некоторые из них позже давали показания как свидетели и сказали, что Акер ударил Баумана по лицу – по словам Анны Кёниг, так сильно, что с Баумана слетел головной убор. В завязавшейся потасовке Акер потянулся было за винтовкой, висевшей на велосипеде, но его быстро обезоружила родня Баумана. Тогда он попытался достать револьвер, но на него снова набросились Бауманы и Анна Кёниг, подоспевшая на помощь. Отобрав у Акера оружие, они затащили его на кухню к Анне, где вскоре их застигли трое сотрудников военной полиции, приехавшие проверить, что за беспорядок. Но они сразу стали на сторону семьи. Один из них спросил Акера, не пьян ли он, не перебрал ли