Отечество. История о войне, семье и совести в нацистской Германии - Буркхард Билгер

из домашних вещей, что можно было обменять на еду. Бартерная торговля особенно хорошо получалась у Зигмара. Он стал собирать подошвы от выброшенной обуви, плавил их растворителем и получал резиновый клей, который можно было использовать для заплаток на велосипедные шины. Люди платили ему деньгами или сливочным маслом, но их все равно не хватало. В стране было полно таких женщин, как Эмма, – с детьми, которых нужно было кормить, и мужьями, погибшими на войне. Некоторые, чтобы прокормить семью, занялись проституцией.

За несколько месяцев у Эммы так и не появилось ничего, что можно было бы предъявить суду, несмотря на все ее письма в Эльзас. Свидетельства, которые она получила, были написаны несколько месяцев назад, вскоре после ареста Карла; датировались они 4 апреля 1946 года. В тот момент большая часть Франции охотилась за нацистами и их пособниками, однако в Бартенхайме нашлось двое, которые захотели, чтобы Эмма знала: ее муж не сделал им ничего плохого. «Я заявляю, что ортсгруппенляйтер герр Гённер никогда ничего не имел против меня, хотя я был в первую очередь французом и врагом нацистов, – написал мужчина по имени Георг Хасслер[408]. – Герр Гённер выручил меня в неприятной ситуации, когда на меня по политическим мотивам донес один эльзасец. За свои труды и обращения от моего имени он ничего не взял». Еще один житель городка по имени Ойген Отт написал, что Карл помог ему деньгами на содержание ребенка и жилье, хотя он, Отт, тоже ненавидел нацистов.

Только следующей весной начали приходить новые письма – сначала тоненьким ручейком, потом уже потоком. Почти все они имели одинаковую форму. Сначала человек заявлял, что патриот Франции, затем обличал нацизм; дальше следовало столь же категоричное утверждение, что этот конкретный нацист Карл Гённер не такой, как все. «Из тысячи восьмисот душ нашего городка не депортировали ни одного, – написал некто Йозеф Мерцизен. – Хотя он знал, что в городе скрывались несколько молодых людей». Сына одной вдовы посадили за членовредительство – парень пытался так избежать мобилизации, но Карл добился, чтобы его выпустили. Еще одну женщину едва не депортировали, когда немецкие власти вскрыли написанное ею антифашистское письмо, но помешал Карл. Одно из писем начиналось просто: «Муж, жена, дочь и племянница – все освобождены из тюрьмы благодаря его вмешательству». Другие содержали краткие заявления, написанные строгим и старательным почерком. Грамматика у авторов писем частенько хромала, формулировки были неуклюжие. Но все рассказывали о жизни во время войны – о том, какой приходилось делать выбор, об ошибках и преступлениях и о том, как они их иногда пытались исправить. «Très important![409] – начал свое послание житель Бартенхайма по имени Альбер Допплер. – Мой сын А. Допплер, арестованный при попытке бегства во Францию и заключенный в лагерь Ширмек, благодаря заступничеству герра Гённера получил свободу. Когда он был призван в вермахт и скрывался, герр Гённер его не выдал». Даже бывший мэр Рене Кильвассер высказался в защиту своего прежнего соперника. Да, Гённер, бесспорно, был «образцовым нацистом», сказал он, когда его вызвали в суд свидетелем обвинения[410]. Но он «навязывал свои идеи убеждением, а не силой», и за время его руководства никто физически не пострадал.

Эмма переписала письма своим четким учительским почерком и переслала их Вайнуму. Свидетелей становилось все больше, и ответы адвоката теперь обнадеживали. «Мое личное впечатление следующее, – написал он в середине марта, через полтора месяца после того, как взялся за дело, – Герр Обрехт представил факты в ложном свете, и я твердо убежден, что в состоянии предоставить доказательства, которые опровергнут обвинение»[411].

Если кто из свидетелей со стороны Карла и убедил в этом окончательно Вайнума, то это был, вероятно, Рене Люттенбахер – настоятель бартенхаймской церкви. Нацисты сильно рассорили между собой политиков и священников, но Люттенбахер оказался лучшим союзником Эммы. Арест Карла поставил его в неудобное положение, признавался он в одном из писем: капитан Обрехт был его прихожанином, а Гитлера и его представителей настолько не переносили в Бартенхайме, «что о каждом их слове и действии, даже совершенном из лучших побуждений, судили очень строго»[412]. И все же, писал Люттенбахер, «когда на карту поставлена человеческая жизнь, когда жена и дети боятся за отца и ждут его возвращения, священник должен без колебаний сказать правду». Карл, несомненно, был послушным членом нацистской партии. «Однако его история показывает, что у него было доброе сердце и он всегда был готов помогать людям».

Вердикт суда был коротким и ясным. Вынес его 21 июля 1947 года Военный трибунал Шестого округа в Меце; опубликован он был на французском и немецком языках: «Иск в отношении Карла Гённера, задержанного в Страсбурге по обвинению в организации принудительного труда гражданских лиц – граждан Франции – в связи с боевыми действиями, оставить без удовлетворения»[413]. Карл не мог быть привлечен к ответственности ни за наряд на работу, ни за убийство Жоржа Баумана, которое стало его результатом. Так постановил суд. Он просто передал приказ по административной вертикали – «как и любой другой человек на его месте, француз или немец» – и даже сам участвовал в работах. «Оснований для привлечения обвиняемого Гённера к ответственности не имеется. Гённер подлежит освобождению немедленно».

Всего свидетелями защиты выступили семнадцать жителей Бартенхайма[414]. Некоторые даже для этого ездили в Страсбург[415]. Люттенбахер писал потом деду: «Они отнеслись к вам очень благосклонно[416]. То есть сказали правду и не подтвердили ни один из пунктов обвинения, выдвинутых против вас». Видимо, одних свидетельских показаний оказалось достаточно, чтобы суд пришел к тому убеждению, к которому пришел. Но в последний момент судьям представили еще одно свидетельство. Жерар Кильвассер – местный историк – рассказал мне о нем тем вечером, когда мы ходили смотреть дом Жоржа Баумана. Мы уже собирались с ним выйти, как вдруг он заскочил в свой кабинет и вернулся с толстой пачкой документов. Отдал их ему незадолго до своей смерти Жорж Буле – бывший заместитель мэра Бартенхайма. На обложке Буле нацарапал слово «Секретно» и подчеркнул два раза. Большая часть документов касалась Рене Кильвассера и Луи Обрехта, но Буле добавил к своей записке постскриптум:

«В моем распоряжении имеется также досье на Карла Гённера, бывшего руководителя парторганизации и директора школы в Бартенхайме в годы оккупации, которого тот же капитан Обрехт хотел расстрелять во время Освобождения[417]. Когда немцы ушли, я обнаружил в мэрии объемное личное дело, в котором подробно рассказывалось, как Гённер, хотя и находился под влиянием идей нацизма, оказал огромную услугу всему населению Бартенхайма. Всю папку вместе с панегириком, написанным отцом Люттенбахером, я сразу же передал судье, который вел дело Гённера».

Через восемь