При свете зарниц - Аяз Мирсаидович Гилязов

– Мы все начинали с робостью, – сказала Зулейха-апа. – Меня послали в школу со второго курса педучилища, а какое тогда было время! Про одежду, обувь и говорить нечего, хоть в лаптях иди на урок. А знания – тоже еле-еле. В деревню, куда меня направили, приехала зимой. Директор школы вышел: то на возчика посмотрит, то на меня. Спрашивает: «Кто из вас учитель?» Хоть смейся, хоть плачь! Вот как я начинала, да ничего, помаленьку научилась всему.

Арзу слабым голосом спросила:

– Может быть, позвать Кариму?…

– Этого ещё не хватало! – с возмущением крикнула Зулейха-апа. – Да разве я, пока жива, допущу в школу эту ленивую дуру? И чтобы я больше не слышала от тебя таких глупостей. Нам с тобой придётся не то что за двоих работать, но и за троих, сама знаешь, какое идёт время. Ни трудностей, никаких разговоров не бойся. Ты же комсомолка, а дед твой – коммунист, строитель колхоза…

Тут я отстал и не слушал, что ещё говорила Зулейха-апа, а когда опять стороной догнал их, то услышал, как Ханафи-абый чему-то весело смеётся. «Как же он может так весело смеяться, если его карман жжёт повестка», – с удивлением подумалось мне. А он между тем смеётся! И желает Арзу быть смелее. Тут они простились и разошлись в разные стороны. Мне бы сейчас и подойти к Арзу, взять её за руку, но я не решаюсь и иду следом. Да и как возьмёшь её за руку, ведь сейчас она учительница, а я ученик. Может быть, кому-то и покажется это настоящим пустяком, но ведь в то время я был совсем зелёным юнцом, а учителя в наших краях в то время уподоблялись едва ли не богам!..

Вокруг осенняя темень, в редком окне горит огонёк, то там, то здесь начинают тявкать разноголосые собаки. Чего это они разлаялись?… Нарушая чуткую тишину ночи, скрипит дверь, доносится глухой голос молящегося старика. Или всё это мне кажется?

Я осторожно и тихо, как мышь, иду за Арзу. Она то и дело останавливается, прислушивается, потом торопится дальше. На мостике я споткнулся, и она встала как вкопанная.

Почему она так осторожна? Кого она боится? Ведь раньше – как мне это забыть! – она никого и ничего не боялась. На спор с девчатами среди ночи прошла через кладбище… Когда это было? Тогда она училась в восьмом классе…

Калитка старика Хабибрахмана не запирается ни днём ни ночью. И я только услышал, как она стукнула за Арзу. А потом в окошке загорелся свет. Когда я подошёл поближе и посмотрел, увидел, что она ходит по комнате. И вдруг прямо посмотрела на меня. Я быстро и тихо отступил. Она задёрнула занавеску. Я вздохнул с облегчением и пошёл к себе. Но тут мне показалось, что за колодцем тихо движется какая-то чёрная тень. Сердце моё сжалось от подозрения. Я хорошо знаю, что и где лежит возле нашего дома, нагнулся и поднял с земли увесистый камень. Кто же там может быть? Сердце моё бьётся гулко: тук-тук-тук!..

Нет, никого, кажется, нет там…

Но кого же в таком случае остерегалась Арзу?

Тишина…

Но не буду же я держать камень в руках! И я швыряю его туда, за колодец, где шевельнулась подозрительная тень. Прислушиваюсь. Вроде бы ничего не слышно. Но всё-таки что-то мне подозрительно, как будто кто-то за колодцем прячется. Так и есть: какая-то чёрная тень несётся в проулок, туда, где родник Аракы чишмэсе. Я схватил большой камень и так с камнем в руках побежал вдогонку. И только хотел швырнуть камень, как споткнулся и упал в густую крапиву. Руки и лицо точно кипятком ошпарило. И тут с мяуканьем прямо на меня вылетает кошка!

Может быть, я и давеча принял за человека эту проклятую кошку?

Встал, лицо горит, будто я сижу возле жаркого костра, в колене опять чувствуется боль. И тут вижу: тень самого настоящего человека быстро удаляется по родниковой тропе, и я даже топот слышу! Догнать уже невозможно, там уже начинаются кусты, заброшенные карьеры, там человека и с собакой не найдёшь!

Делать нечего, иду домой. Подхожу к своей калитке, как вдруг на другой стороне улицы слышу протяжный скрип тихонько затворяемых ворот. Что это такое? Кто ходит так поздно?… Никого не видно.

Долго я стоял, прислонившись к мокрой калитке.

В окне Арзу всё ещё горит тусклый свет…

Может, не только я, но ещё кто-нибудь ожидал окончания педсовета?

При виде змеиной шкуры и красных улиток мне пришла было мысль о Маулихе. Кто же, как не она, будет этим заниматься! Ведь она и сама не скрывала, что нестерпимо завидует Арзу, а зависть рождает подлость.

Когда тот рябой с жидкой рыженькой бородкой неожиданно спросил, не здесь ли живёт Хабибрахман, я растерялся и не знал, что и подумать. Но будет ли чужой человек шастать по аулу с какими-нибудь дурными намерениями, когда уже пропели третьи петухи! А что касается Маулихи, то она даже по делу не выходит ночью во двор… Значит, эти люди исключаются. Значит, здесь кто-то другой, о котором я пока и не догадываюсь.

Кто же он?

А если он ещё и не один?

Что они тут делают?

Кого подстерегают?

Почему раньше я никого никогда не подозревал в дурных намерениях?!

Почему ночами я не видел возле колодца никаких подозрительных теней?

Почему до сих пор я никого и не мог представить рядом с Арзу, но сам выбрал себе это место и был уверен, что на том месте я один?…

Я стоял возле мокрой калитки, и эти вопросы не давали мне покоя. И домой я не мог идти. Лежать, сжимая кулаки под стёганым одеялом, и предаваться пустым размышлениям – нет, это не дело джигита!

Я пошёл по улице, пошёл, лишь бы не стоять на месте. Идти, идти, всё равно куда, лишь бы идти!

Я ничего и никого не боюсь, я чувствую в себе невиданную силу и уверенность. Я даже горю желанием встретить кого-нибудь из них, встретить лицом к лицу и положить конец своим бесплодным догадкам. Надо освободить и Арзу от всех сомнений! Ей сейчас так трудно, столько у неё забот, так пусть она живёт спокойно! Пусть учит нас немецкому языку и физике!

Сам не заметил, как дошёл по раскисшей дороге до заброшенных карьеров. Стою возле кустов. Моросит дождь. Нигде никакого подозрительного шороха, ни