При свете зарниц - Аяз Мирсаидович Гилязов

Минсылу-апа иногда немножко заикается, поэтому не особенно-то и разговорчива, но когда начинает говорить, то говорит быстро, торопливо – так меньше заметно, что она заикается.

Коли мы с Рафгатом друзья, то и родители наши не чурались друг друга. На одни праздники родители Рафгата приходили к нам в гости, не оставались в долгу и мои. Но в такой ранний час, да когда ещё не улеглись волны, поднятые Маулихой, появление в доме Минсылу-апа было неожиданно. Я скорее хочу узнать, по какому делу она так рано пришла к нам, и нет ли тут связи с тем, что вчера Рафгата я не застал дома и был он неизвестно где? Моё терпение уже лопается, но Минсылу-апа – женщина строгих правил, она не спешит со своими разговорами, она сначала справится о здоровье хозяйки, потом о здоровье детей, спросит, нет ли письма с фронта. Потом настанет очередь говорить о погоде, о скотине, готов ли к зиме хлев для коровы, да запасены ли дрова на зиму, да каковы цены на рынке в районе, да как взошла озимь…

Посмотреть со стороны – сидят две пожилые женщины, делятся своими заботами, которых так много навалила на их плечи война, и от сознания своей ответственности разговор их торжественнее, хотя речь идёт о самых будничных домашних делах. Но за этой беседой идёт ещё другая, невидимая, неслышимая беседа. Обе женщины как бы проверяют по выражению глаз, по жестам, по интонации голоса то, что невозможно высказать: насколько искренне душевное расположение и время ли открыть друг другу свою сердечную заботу? А Минсылу-апа ещё надо узнать, достаточно ли высоко принимают её как гостью? А матери надо угадать: добрые ли намерения у гостьи? Короче говоря, разговорам нет конца!.. Недаром старая татарская пословица «Утка кергән хатынның утыз авыз сүзе бар» вовсе не означает, что у женщины, попавшей в огонь, остаётся недосказанных тридцать разговоров, нет, у этой старой пословицы другой смысл: у женщины, которая зашла в дом только для того, чтобы попросить огня, появляется тридцать неотложных разговоров!

Я с нетерпением жду, когда же иссякнут эти «тридцать разговоров». Но вот, кажется, конец!..

– Старший брат Рафгата, ну, тот самый, который в Бугульме занимал очень большое место, пусть его минует вражеская стрела, ведь он и в армии сейчас большой командир! – в прошлый год оставил Рафгату подарок – военное кожаное пальто… Но пальто Рафгату пока длинновато. Сначала я хотела отрезать подол, да боюсь испортить, вещь очень уж добрая… Гибадулла-Чулак, воистину у него пять пар ушей и нос ищейки, откуда-то разузнал об этом подарке. Может, сам Рафгат сказал, – добавила она тихо. – Вот уж три дня этот Чулак не даёт мне проходу, пристал, как репей, любые деньги обещает, только отдай ему это пальто. И продать неловко, а не продашь – висит пальто без дела… Теперь дров нет на зиму. Мой же работал конюхом, лошадь всегда при себе, да вот не любил делать запасы. Как теперь быть, не знаю… Скоро зима… А весной, чует моё сердце, нам придётся зубами щёлкать…

Ну и размах у Чулака! Вот как развернулся! Уж не торговлю ли хочет открыть?

Мать молчит. Я хорошо понимаю её, ведь зима не минует и наш дом, и на сарае крыша худая… Но заботу Минсылу она принимает близко к сердцу и ополчается на Чулака.

– Больно прожорливым стал Гибадулла! – с гневом говорит она. – Вот разные сплетницы пугают народ, что поднимется Магди и пожрёт всю землю. А у нас вон уже свой Магди поднялся!

– Правда, правда! – быстро соглашается Минсылу-апа. – Может, подождать пока, всё-таки вещь редкая, найдётся покупатель…

– Что верно, то верно, пальто хорошее, – рассудительно говорит мама. – Но и хорошего покупателя где сейчас скоро найдёшь? Время лихое, кому хочется щеголять в таком пальто? У всех думы о войне, одному Чулаку только праздник, ходит гоголем, посмеивается над солдатками, вымогает, что получше. И какие-то у него планы непонятные…

– Планы у него понятные, – вдруг торопливо и твёрдо заявляет Минсылу-апа. – Хочет председателем колхоза стать. Разве Зайтуна за всем может уследить? Она и на ферме заведует, и секретарь партийный, и свекровь у неё с постели не встаёт, да теперь ещё и председателем поставили…

– А некоторые говорят, что председателем поставят старика Хабибрахмана…

– Надо бы, надо! Тогда ведь его несправедливо обидели. Какой был председатель! Ты помнишь, подруженька, как мы ездили с ним в Казань, на первый съезд колхозников-ударников? Тринадцатого мая тридцать третьего года, как сейчас помню. Там наш председатель говорил речь. Помнишь, как тогда он хорошо говорил? Про всё сказал. Как мы начали колхоз строить, как разбирали кулацкие строения и поставили сельсовет, правление… А первая в районе овцеферма тоже у нас была! Когда Хабибрахман-абзый сказал, что знатный овцевод колхоза Минсылу Саттарова сидит в этом зале, начали хлопать… Хлопают и хлопают, а я плачу… Как орёл тогда был наш Хабибрахман!..

– Да, да, как не помнить, весь аул тогда встречал вас.

– Хабибрахмана премировали тогда меховой шапкой и патефоном, а меня хорошим отрезом на платье. Сколько я то платье носила, и сейчас ещё висит как новенькое, такая хорошая материя!..

– Было бы очень справедливо, если бы во главе колхоза опять встал Хабибрахман-абзый, – сказала мама со знанием дела.

И так прерывая друг друга, убеждая друг друга в справедливости своих предположений, говорили они и говорили, вспоминали молодые свои годы и молодость нашего колхоза, и этим воспоминаниям не было конца. Я впервые видел, как много может говорить обычно молчаливая Минсылу-апа.

А я сижу у себя в боковушке, и разные мысли одолевают меня. Думаю и о маме, и о Минсылу-апа, и о Чулаке, о Рафгате… Теперь я уже уверен, что вчера Рафгат был именно у него. Раз Чулак начал охотиться за кожаным пальто, то он приложит всё своё умение, чтобы одурманить Рафгата. Неужели Чулак наденет то красивое кожаное пальто?…

Я вышел в горницу.

– Разве Искандер сегодня не идёт в школу? – спросила Минсылу-апа.

– Сегодня у меня каникулы, – пошутил я. – Вчера упал в крапиву, сегодня отдыхаю.

– А, вон что, – сказала она без всякого сочувствия.

– Хорошо вы говорили про Хабибрахмана-абзый, – сказал я неожиданно и густо покраснел. – А вот Гибадулла возьмёт да и станет председателем! – продолжал я храбро. – Не зря он охотится за их семьёй. Думаете, это заявление Маулиха сама сочинила? Это Чулак её подстрекает.

Мама сердито на меня взглянула и сказала, чтобы я не вмешивался в дела взрослых. И разговор