При свете зарниц - Аяз Мирсаидович Гилязов

тени. Даже скучно стоять. А щёки ещё горят от крапивы. Интересно, не светятся ли они в темноте? Я подставляю под дождь то одну, то другую щеку. Потом иду обратно в аул. Под ногами чавкает грязь.

Вероятно, когда в душе человека всходят сомнения и размножаются как сорняки в дождливое лето, самое тягостное для него – одиночество.

Я был одинок сейчас. Ни матери, ни Арзу я не смог бы раскрыть душу. Рафгат – вот кто поймёт меня, вот кто поможет! Вдвоём мы раскроем все тайны нашего аула! Много ли у нас народу? Мужчин почти не осталось, только джигиты вроде нас да желторотые пацаны. Старики и старухи в счёт не идут. Остаются, остаются… Кто же остаётся?… Кто бы ни оставался, мы разоблачим их!..

Минсылу-апа, низенькая коренастая женщина, мать Рафгата, кулаками протирает заспанные глаза. Она никак не поймёт, что от неё хотят. Когда наконец-то поняла, что мне нужен Рафгат, она даже испугалась и, заикаясь, спросила:

– А вы разве не вместе? Его ещё нет дома…

– Как же так?!

– Он поел и пошёл к тебе и вот ещё не вернулся…

– Ко мне?

– Может, случилась беда? – испугалась не на шутку Минсылу-апа. – Сколько времени-то? Ой, беда, беда!..

Я не очень уверенно успокоил её и быстро зашагал прочь. Уже по всему аулу пели петухи.

Где же может пропадать Рафгат?

Клуб закрыт, посиделок нет. На улице в такую погоду не больно разгуляешься. Остаётся одно место – пожарка. Значит, он и в самом деле опять связался с Чулаком! Опять стал его подручным! Опять начнёт прогуливать его саврасую кобылу!.. Опять будет бегать за самогоном!..

И этого Дындыпа я избрал своим братом и хотел открыть ему душу!.. Никогда, ни за какие коврижки ничего не скажу ему! Всё сделаю один! Сделаю! Сделаю!..

6

Рано утром, когда за окном стояли ещё серые, тоскливые сумерки, кто-то громко и настойчиво забарабанил в наши ворота.

Мать с сестрёнкой спали в боковушке, а я – в горнице. Мама сразу встала и пошла отворять. Когда она проходила мимо, посмотрела на меня и вдруг ахнула:

– И-и, балам[11]! Что с тобой?

– А что, мама?

– Посмотри в зеркало! С кем ты подрался? И-и, бала, бала!..

Из зеркала глянуло на меня чужое лицо в волдырях и ссадинах, даже на правом ухе висел водянистый волдырь, и шея была в красных пятнах. Проклятая крапива! Так меня разукрасила!..

– Нет, мама, я не дрался, это так, пустяки…

– Хорошенькие пустяки!

– Случайно…

А тот ранний гость – с недоброй, наверное, вестью – всё барабанил в ворота. Мать набросила платок и пошла открывать.

– Иду, иду, ай Аллам!..

Я стал одеваться и тут услышал голос Маулихи. Она что-то громко говорила матери в сенях, и я поскорее забрал одежду и ушёл в боковушку. Но мне очень хотелось поглядеть на Маулиху, и я не очень плотно притворил дверь. Вырядилась Маулиха как на праздник! В плюшевом, как будто полированном, жакете, в длинном платье с пятью оборками и с крупными жёлтыми розами, а на ногах новые вышитые ичиги с галошами. Моя мама перед Маулихой выглядела очень даже неказисто и словно бы ещё больше поблёкла в своём ситцевом домашнем платье.

– Вы всё ещё спите? – строго спросила Маулиха, оглядев своими быстрыми глазками нашу горницу. – И в такое утро вы можете спокойно спать, йа Аллах!

– А что случилось? – спокойно спросила мама. Наверное, она просто хотела остудить пыл Маулихи. – Нам некуда спешить сегодня, вот и спим.

– Подумать только, – воскликнула вдруг Маулиха и заплакала настоящими слезами. – Идёт война, лучшие люди аула на фронте кровь проливают!..

– Ты, Маулиха, не морочь мне голову, – сказала мама довольно сердито. – Толком скажи, что случилось. Ворвалась в дом, не поздоровалась, шум подняла. Что это такое? Небось зашла в дом, где есть правила.

– Ты сына спросила?

У меня похолодело в животе.

– О чём я должна была его спросить?

– Он наверняка знает, что случилось вчера в школе. Вчера в школе состоялся педсовет!

– Ну и что? Мой сын пока не учитель, на педсоветы не ходит.

– Ай Аллам, вай Аллам! Она делает вид, будто вчера родилась! Там была драка, там пролилась кровь!

– Какая кровь? Чья кровь?

Маулиха села на сакэ и заплакала. Она плакала и причитала:

– Кровь моей душечки, красавицы моей Каримы!.. Весь педсовет был за неё, уже хотели назначить Кариму учителем физики, так ведь эта подколодная змея, эта дочь шлюхи и пьяницы, эта внучка дурака… она выходит и плетёт про Кариму всякие гадости!..

– Кого ты имеешь в виду? – спросила мама невинно.

– Как она смела! – взорвалась Маулиха. – Как у неё язык не отвалился! Как только земля под ней не разверзлась! И ты не хлопай глазами, ты сразу поняла, о ком я говорю. Да, да, Арзу, она самая, внучка этого быржина Хабибрахмана. Но уж это я так не оставлю, нет! Пусть у Каримы по физике тройка, но она дочь честных, добрых, порядочных родителей, отец у неё на фронте кровь проливает! А эта – дочь шлюхи! И ничего у этой трёхцветной кошки не выйдет, я не дам ей жалить моих детей!..

Тут Маулиха вытаскивает из-за пазухи листок бумаги.

– Вот тут всё написано. Ты возьми карандаш и подпиши.

– Что там написано, Маулиха?

– Заявление. Тут всё сказано, ничего не забыто. Сейчас я поеду в район, ко всем начальникам пойду, меня там знают!..

Я смотрел на маму. Что она скажет? Почему она не рассердится и не выставит назойливую соседку за порог? Или она хочет подписать эту бумагу? Она берёт заявление и, нахмурясь, читает. А может быть, и не читает, взгляд у неё какой-то растерянный. Конечно, заявление в район – это дело не шуточное… А Маулиха уже суёт матери карандаш.

– Мама, не смей подписывать! – крикнул я.

Тут мама будто бы очнулась и сказала резко:

– Нет, Маулиха, не суди меня строго, не буду я подписывать…

– Правильно! – ликовал я.

– А ты не вмешивайся в дела старших! – оборвала меня мама сердито. – Без тебя голова идёт кругом.

– Ты думаешь, я здесь наврала? – опять взвилась Маулиха. – Может, ты хочешь сказать, что здесь ложь, обман? Ты думаешь, что я хочу обмануть районных начальников? Как бы не так! Здесь всё чистая правда, до последней точки, до кончиков пальцев! Да разве ты сама не знаешь лучше меня, что мать её была шлюхой? Если бы она не была шлюхой, разве бросила бы свою дочь на этого старого дуралея