Знание величия - Юлия Олеговна Чеснокова

затаился под воздействием лекарств и процедур. Девушка потеряла свои волосы и посредине лета столкнулась с необходимостью носить тонкие тканевые шапочки, кепки или шляпки. Ей было всё равно на красоту, но неприятно трогали любопытные взгляды, глазеющие прохожие, которым лысая молодая девушка казалась очень уж заслуживающей внимания. Элин не стыдилась последствий болезни, но раздражалась от невоспитанности людей, отсутствия в них такта. Раньше в ней не было этой не проходящей злости, раньше она бросалась волонтёром ради незнакомых и любых, ради кого угодно. Теперь многое ей не нравилось. Но она предпочитала помалкивать, иногда ругая саму себя за то, что позволяет себе злиться. Почему, если ей не повезло в чём-то, она злится на других? Разве это их вина? Это ничья вина. И Бога хулить не следовало бы, но где взять душевного спокойствия и смирения, чтобы как-то оправдать случившееся и обрести мир с самой собой? Сынхёну было и подавно всё равно на то, есть у Элин волосы или нет их. В его глазах она ничуть не изменилась. Пропавший блеск в зрачках, мелкие морщинки на веках, высохшая кожа, исхудалое тело – всё по-прежнему было прекрасным для Сынхёна. Он привёз жену обратно в их квартиру счастливый и окрылённый, целовал её щёки, скулы и плечи, помогал ей снова приноровиться к обычной жизни, шнуровал ей кеды, стирал её нижнее бельё, подавал завтраки. Она отвыкла от удовольствий, блаженства и семейности, чувствовала себя первые дни чужой в этих стенах, забыв, как была в них хозяйкой. Квартира пахла запустением и неубранностью, хотя перед самым приездом Сынхён нанял горничную, чтобы она вытерла всё до последней пылинки. Всё блестело и сияло, но некое неуловимое дыхание давно покинутых комнат всё равно попадало в нос Элин. Она вспоминала недели радости, что они испытали в этих квадратных метрах, и с трудом сдерживала слёзы. Ей нужно было учиться жить заново, уже не мечтая о полноценной семье и детях. А о чём тогда было мечтать? Никогда она не просила о многом, не желала многого, только Сынхён и был ей нужен, но после свадьбы она привыкла к мысли о том, что вот-вот их станет больше, что она подарит мужу малыша, и они будут житьпоживать втроём. Что же теперь, как же?.. Как было сообщить отцу, что у него никогда не будет внуков? Никогда не останется следа и продолжения их с Сынхёном любви… Вернее, у Сынхёна-то ещё возможность может быть. Элин посмотрела на себя в зеркало, когда рядом не было супруга. Немного постаревшая (ей можно было дать слегка за тридцать, хотя до тридцати ей оставалось два года), поплохевшая, больная и уставшая, надломленная, Элин увидела не отчаяние, а ненужность. Чтото острое пронзило её душу – отсутствие любви к себе, безразличие. Бессмысленность собственного существования. Глядя на бледную и выжатую девушку в отражении, она ощутила, что станет Сынхёну не счастьем, а помехой к счастью. Он заслужил чего-то большего. Молодой, красивый, богатый и здоровый мужчина, он никогда не замечал её, если бы не её упорство, её навязчивая любовь. Может, и не судьба им быть вместе? Может она, наглая и глупая, шла вопреки воле Небес, настаивая на том, что Сынхён должен был её полюбить? И теперь она наказана за то, что не принимала очевидного, что они – разные, и не должны быть вместе. Рядом с Сынхёном место длинноногим моделям, или пышущим здоровьем красавицам, которые народят ему и дочек и сыночков, будут смеяться, попивая шампанское на яхтах, куда вечно зовёт мужа его друг – Джиён. Да, это его жизнь – не её, не Элин. Она лишняя, обуза. Если и была какая-то миссия у неё, так она её выполнила, спасла тогда Сынхёна от выстрела в офисе, спасла его от Ючона. Если бы она осталась с Ючоном, закончилось бы всё так же? У того уже родился сын. Правда, он развёлся с той самой официанткой и снова холост, платит алименты и живёт неизвестно как и с кем. Элин зажмурилась. Не могла она представить себя с ним. Почему она так цепляется за Сынхёна, что ж это за любовь, одна и единственная, которая не проходит? Сев на стул подальше от зеркала, Элин до дна осушивала слёзы, не видя никакого выхода и света впереди, всё казалось зашедшим в тупик. Но кое-как она выбралась из депрессивного настроения, стараясь не думать ни о чем плохом, не накручивать себя. Радуясь избавлению от страданий, Элин потихоньку оживала, возвращалась, хотя неизживаемая грусть навсегда поселилась в её лице. Даже после самых беззаботных переливов смеха во время просмотра комедий или чудачеств супруга, она могла резко оборваться и, едва удерживая на губах улыбку, печалиться одними глазами. Сынхён постоянно выискивал новые шутки, забавы, развлечения, заучивал анекдоты, чтобы принести их домой и рассмешить Элин. Он превратился в ходячего балагура, и тем ему это давалось легче, чем качественнее подгоняли ему травку или таблетки. От травки иногда бывал запах, он впитывался в пиджак или волосы, а таблетки – колёса – это совсем другое. С ними ты искренне балдеешь и легко паришь (то есть, подобное юродивое чувство обманно шлёт мозг), ощущаешь несущественность любых проблем, их полную разрешимость. Ты способен не огорчаться, всегда быть на волне оптимизма, ловить кураж. Сынхёну нравилось задерживаться в этом состоянии, продлевать его. Когда Элин навещал отец или подруги, он пользовался моментом, оставляя их на вечер, мчался к Джиёну, который и сам пристрастился к кокаину, и на двоих вынюхивали по дветри дорожки. Начинался кайф, позволявший забыть, забыться, веселиться. Уже с остаточным эффектом Сынхён ехал домой, чтобы привычно воспринимать всё и всех «на позитиве». Далёкая от наркотиков и знаний о них, Элин ничего не могла заподозрить, когда замечала временами, что муж какой-то не такой, что он ведёт себя необычным образом. Ей не всегда нравилась его неукротимая манера хихикать или подёргиваться, будто он куда-то торопится – разве раньше он себя так вёл? – но она списывала это на пережитый стресс. Это всё происходило из-за неё. И его смех, пусть даже какой-то нездоровый, она поначалу не ругала, а терпела. Но нервы её перестали быть железными, Элин принялась выговаривать Сынхёну, что он не умеет вовремя успокоиться, что несерьёзен не к месту. Отругав его, она корила себя, что слишком раздражительна, и это всё последствия болезни, с которыми следует бороться. Этот замкнутый круг длился бы вечно, если бы, забирая обратно руль управления хозяйством, Элин не стала загружать в стирку вещи Сынхёна