Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф

приехал сюда, моей целью было пробыть здесь как можно дольше – восемь или десять месяцев, если это возможно, и за это время закончить пьесу и попытаться написать несколько рассказов для коммерческого рынка. Это был последний шанс, который я давал себе перед возвращением к преподаванию. Как ты знаешь, у меня было около 400 долларов. Я сказал об этом маме, и мы договорились, что я должен сделать все, что в моих силах. Я пробыл три месяца во Франции и Англии: Англия – это дорогая страна. Я путешествовал, как мог. Я тратил около 150 долларов в месяц, на проезд и все остальное, включая дорогу из Лондона в Париж.

Теперь моя цель – отправиться на юг Франции, где я поселюсь в небольшом местечке и буду заниматься своей работой. Я рассчитываю уложиться менее чем в 100 долларов в месяц. Когда я вернусь в Америку, я поплыву третьим классом на «Левиафане»; стоимость проезда – всего 90 долларов.

Если я вернусь в Америку сейчас, я вернусь без работы – преподаватели в Нью-Йоркском университете уже назначены на февраль, и это единственное известное мне место, где преподавателей нанимают в середине года. Кроме того, я знаю, что здесь я могу жить гораздо дешевле, чем в Нью-Йорке.

Я знаю, что не имею права просить что-либо у кого-либо из вас, но мне кажется, что я отправился в путь, имея определенное представление о своих планах и сроках пребывания; я думаю, что имею право на этот последний шанс пробиться, не порабощая свое время и свой талант писателя на долгие годы или на все времена в качестве преподавателя.

Если мне удастся получить 500 долларов, я смогу, как мне кажется, отработать свое время и сделать свою работу. Мне жаль, что моя поездка обойдется кому-то в копеечку, но я не считаю, что она стоит очень дорого.

Я хочу, чтобы ты помнил, Фред, что я верил во что-то в себе настолько, чтобы вложить все деньги, которые у меня были, все, что мне дали, все, что досталось мне по воле папы, в мое образование и в мое развитие. Все, что у меня есть на сегодняшний день, – это два потрепанных костюма, несколько предметов одежды и рукопись двух пьес. Я утверждаю, что для этого мне потребовалось определенное мужество и много веры. Сейчас мне было бы легко быть жестким; я не в том положении, чтобы защищаться. Но от тебя я не жду такого обращения.

Так или иначе, если позволит здоровье моей семьи, я намерен задержаться здесь еще на четыре-пять месяцев. Если к тому времени мне не удастся пробиться самостоятельно, ни у кого из вас не будет повода жаловаться впоследствии, что я не обеспечил себя полностью и в одиночку.

Я верю, что это письмо застанет вас всех в добром здравии, а Мейбл полностью оправилась от своей болезни. С большой любовью ко всем, мне жаль, что телеграмма обошлась так дорого – около 5 долларов; но в то время я думал, что еду на юг с друзьями в автомобиле. Ваше письмо многое меняет; думаю, я останусь здесь, в Париже, пока не получу новых известий из дома. Желаю удачи.

Следующее письмо Мейбл Вулф Уитон, очевидно, никогда не отправлялось по почте, но было найдено среди бумаг самого Вулфа.

Мейбл Вулф Уитон

[Париж]

[28 января 1925 года]

Дорогая Мейбл:

Сегодня пришло письмо от Фреда, в котором он сообщил мне о твоей болезни. Я ужасно огорчен и потрясен известием об этом, но молю Бога, чтобы все твои неприятности остались позади, чтобы ты была на пути к вечному здоровью и счастью. Видит Бог, ты этого заслуживаешь.

Ты редко – почти никогда – пишешь мне, Мейбл, но я убедительно прошу тебя сделать это сейчас. Тебе может показаться странным, что я обращаюсь именно сейчас, но это совершенно искренне и инстинктивно. Я верю в тебя как в одну из немногих женщин, которых я когда-либо знал, к которым можно обратиться в беде: вот почему папа так любил тебя.

И ради Бога, ничего не говори о том, что я собираюсь тебе сказать, ни Фреду, ни маме. Не волнуйся. Я не опозорился. Я много работал и написал, как мне кажется, свою лучшую пьесу – незаконченную пьесу, которую украли вместе с моим старым саквояжем. [Это неважно: это было хорошо, потому что заставило меня работать. Правда и то, что у меня кончились собственные деньги и мне пришлось обратиться за помощью к семье; но в дальнейшем я не буду путешествовать и жить в больших городах, и если в ближайшие пять месяцев мне удастся получить столько же, [500 долларов], я смогу жить, путешествовать по Италии и работать. И хотя я не имею права просить об этом, я от всего сердца надеюсь, что мама сможет их выделить, потому что я использую этот последний отчаянный шанс, чтобы спасти себя от преподавания. Это не мои собственные деньги, теперь у меня нет ничего, кроме моей веры и мужества, но я верю, что это тот шанс, который поможет мне выкарабкаться.

И, дорогая моя, я хочу, чтобы ты знала: я не возьму ни цента, принадлежащего тебе или Фреду, если надежда отплатить тебе также будет отнята. Я – безумный глупец, который любит видение, который преследует мечту; она труднее, чем недвижимость или кассовые аппараты, я верю, но в глубине души я знаю, что однажды – очень скоро, я надеюсь, – она осуществится.

Но я обращаюсь к тебе по другой причине. Это письмо настолько отличается от других, которые я писал, что ты можешь счесть меня пьяным или сумасшедшим – я, конечно, не пьян, – я хочу впервые сказать тебе «моя дорогая», потому что мне очень больно, и я верю в то, что в тебе есть то, что приходит на помощь людям, которым причинили боль. И ради Бога, Мейбл, не смейся надо мной, когда прочтешь это, потому что я уже мужчина, и все это вполне реально. Я безнадежно, безумно, отчаянно влюблен в женщину, которой нет до меня никакого дела. А она влюблена в того, кому на нее наплевать. И что еще сложнее, я его знаю: он один из моих лучших друзей. Не думай, что я трачу время на размышления: во мне сейчас только один порыв – работать как зверь, вычеркнуть ее из своего сердца, забыть. Она уехала из Парижа. Я больше не увижу ее – никогда, потому что во мне есть что-то, что