Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

пакетботе в Ирландию якобы развлекался, декламируя целиком “Потерянный рай”. Я нахожу этот эпизод неубедительным, ведь в поэме Мильтона более 10 тысяч строк, однако он показывает, сколь высоко современники оценивали способности Маколея. В наши дни на такое способен литературный критик Гарольд Блум.

Выступления продолжались, и Маколей в полной мере проявил свои таланты историка, актера и сочинителя афоризмов (“За революциями, порожденными насилием, нередко следует реакция; победы же разума, однажды одержанные, завоеваны навсегда”). Маколея часто сравнивали с парламентскими ораторами прошлого – Эдмундом Берком, Чарльзом Джеймсом Фоксом, Джорджем Каннингом, – когда он уже стал известен в светском обществе Лондона. Летом 1832 года Маколей получил новое назначение, секретарем Контрольного совета по делам Индии, и в том же году, после окончательного принятия закона о парламентской реформе (Great Reform Act[448]), он провел трудную кампанию в новом округе – Лидсе (промышленном округе, недавно получившем право представительства) и одержал триумфальную победу (1984 голоса против 1596) над соперником-тори.

Отправление двух должностей требовало много сил и времени, но к 1833 году все состояние Маколея, с учетом неоплаченных его должниками обязательств, оценивалось в жалкие 709 фунтов. При этом ему приходилось содержать отца и сестер. Когда открылась вакансия в управляющем Индией Верховном совете с годовым жалованьем 10 тысяч, Маколей рассудил, что если он займет эту должность на четыре года и сможет отложить половину денег, то дохода от капитала хватит ему до конца жизни. Желая ускорить “переустройство прогнившего общества”[449], Маколей постарался добыть должность – и преуспел (Милль великодушно замолвил за него слово). Пятнадцатого февраля 1834 года Маколей с сестрой Ханной, которую уговорил сопровождать его в качестве экономки (для чего написал более семидесяти манипулятивных писем), отбыл в Калькутту. Ханна взяла с собой триста апельсинов, ее брат – библиотеку, “небольшую, но превосходно составленную” (включив, кроме прочего, полное собрание сочинений Гиббона и значительную часть – Вольтера, Ричардсона, Горация и Гомера). Отъезд, по словам их сестры Фанни, произвел на семью примерно такой же эффект, как если бы “Солнце покинуло Землю”[450].

Ко времени их приезда в Индии жило 40 тысяч европейцев, главным образом англичан, 37 тысяч из них – военные. Ханна и Маколей провели в Индии шесть лет. За это время его любимица Маргарет умерла от скарлатины, а Ханна – через полгода после приезда – нашла себе мужа. На следующий день после ее свадьбы Маколей доверил бумаге, вероятно, самую честную свою попытку разобраться в себе:

Я изменился. Здравый смысл и человечность уберегут меня от мизантропии. Мой дух нелегко сломить меланхолией. Но я чувствую, как наступают перемены. Мои привязанности увядают и обрываются. Я ощущаю растущую склонность к цинизму и подозрительности. Невредимым остается ум, который, как мне иногда представляется, поглотит все мои человеческие качества. Мне не только не вредят, но и по‐прежнему закаляют те обстоятельства, которые лишают меня всего остального… Я знаю, что это душевное состояние ненадолго… В душе вновь родится честолюбие. Быть может, я снова сумею наслаждаться светским общением и радостями дружбы. Однако мне уже никогда не узнать любви, подобной той, которую я питаю к двум моим младшим сестрам и которую, потеряв свою Маргарет, я с удвоенным пылом сосредоточил на Нэнси[451].

Возможно, Маколей считал пребывание в Индии ссылкой, но время он провел с пользой. Он покинул Лондон почти без гроша – и менее чем за пятьдесят месяцев разбогател. Впрочем, богатство далось Маколею непросто: хотя его презрение к Индии и индийцам было таково, что туземные собеседники “становились для него почти невидимками”[452], однако формирование образовательной системы страны, действовавшей в следующем столетии, – главным образом его заслуга, а созданное им уголовное уложение, по сути, действует и сейчас. Большую часть взрослой жизни Маколей вел подробный дневник и огромную переписку. В Индии Маколей прочитал все древнегреческие и древнеримские тексты, которые сумел найти[453]. Кроме того, он самостоятельно овладел немецким, голландским и испанским языками (однако не удосужился заняться языками народов Индии). И начал писать книги – не только свою главную книгу стихов “Песни Древнего Рима”, но и “Историю Англии”, идею которой вынашивал с конца 1820‐х годов, – и к тому же нашел издателя для “Критических и исторических опытов”. В конце 1835 года Маколей написал другу, что склонен оставить политику и “взяться за какой‐нибудь крупный исторический труд, который станет и главным развлечением, и делом моей жизни”[454].

“Песни Древнего Рима” – стихи о героических страницах римской истории – Маколей сочинил на досуге (свободного времени, несмотря на многочисленные обязанности, он имел вдоволь). Маколей собирался написать суррогат национального эпоса, напоминающий, как он считал, песни древних. Незатейливое стихосложение давалось ему блестяще, и “Песни” с их “качающимися (rocking-horse) рифмами”, напечатанные сначала тиражом всего 750 экземпляров, стали неимоверно популярны: к лету 1875 года было продано более 100 тысяч экземпляров. Часто перепечатываемый сборник более чем на столетие вошел в программу английских школ. Ханна, сестра Маколея, считала его стихи “дурными”, но рабочий материал был подготовлен основательно, и критики рассматривали их как историческую работу, а не только легкое чтение. Черчилль учил их наизусть в Харроу и в худшие периоды Второй мировой войны чтением “Горация” поднимал дух правительства[455].

“Настоящая” история далась труднее. Маколей собирался писать не о прошлом Англии в целом[456], а о периоде от “революции, которая привела корону в согласие с парламентом” (1688), до “революции, которая привела парламент в согласие с нацией” (1832)[457]. Маколей вернулся домой 1 июня 1838 года, всецело сосредоточенный на своем плане. В его дневнике читаем: “9 марта 1839 года. Начинаю свою историю – набросок первых английских революций. Неплохо, но слишком пышно, по‐риторски”.

Нашел Маколей время и на то, чтобы закончить две больших обзорных статьи для Edinburgh Review: одну о Фрэнсисе Бэконе, другую – в основном о Джоне Темпле, авторе чрезвычайно популярной книги 1645 года об Ирландском восстании (1641). В статье о Темпле Маколей воспользовался ирландской историей как предлогом, чтобы изложить свои представления о принципах и методах строительства империй[458]. Скандальный момент (ныне совершенно недопустимый): он признавал кровавое насилие приемлемым орудием империалистической политики. Во имя прогресса Англии оправданы “искоренение” и “истребление”, покуда они служат долгосрочным нуждам Британии. Ирландцев-“туземцев” и “диких” индийцев можно убивать в массовом порядке. Это оправдание геноцида (термин появился в конце Второй мировой войны[459]) интересно тем, что воззрения Маколея разделяли его видные современники, и хотя нас теперь ужасает оправдание