О Христе по-другому. Подлинный смысл Страстей Христовых - Франсуа Брюн

Каждый может свободно и самостоятельно реконструировать из этого рассказа то, что ему хочется, следуя собственной интуиции. Но мне кажется, что тут есть и другой путь, более многообещающий и надежный. Чтобы лучше понять Страсти Христовы, кардинал Ганс Урс фон Бальтазар созерцал эти Страсти сквозь опыт женщины-мистика, глубоко их пережившей. Мистики, носившие стигматы, будут тут лишь крайними случаями. Именно роль страдания у мистиков мы и попробуем тут поглубже понять.

Небольшая ремарка по теме: похоже, первым носителем стигматов в истории церкви был святой Франциск Ассизский. Иоахим Буфле отмечает, что до него этого удостоились лишь несколько благочестивых людей, порой наносивших самим себе раны, напоминавшие раны Христовы, не гоняясь за подделкой, а просто желая как можно плотнее соприкоснуться со страданиями Спасителя[285]. Но настоящих стигматов до святого Франциска Ассизского в истории церкви не было. Более тысячи лет перед этим церковь обогащалась опытом множества святых, которые вызывали восхищение у множества людей, были затем канонизированы, но при этом среди них не было ни одного случая стигматов. И при всем при том эти святые тоже читали Евангелие, отмечали великие праздники, Страстную седмицу и Пасху, размышляли над примером Христа, нередко предавались таким крайностям аскезы, что нам делается страшно… И ничего из этого не привело их к феномену стигматизации. Сердца их были, очевидно, готовы, но Бог ни разу до этого не счел нужным дать этот знак.

И все же случай святого Франциска не единственный. Это стало началом очень длинной цепи более или менее похожих случаев, цепи, которая продолжается вплоть до сегодняшнего дня. Похоже, что тут высвечивается намерение Бога, аспект жизни Христа, который Он хочет подчеркнуть, как если бы во всех предыдущих веках церковь этот аспект недостаточно замечала. Простите, что я опять так грубо на этом настаиваю, но ведь святой Франциск, вспомните, почил в 1226, а ровно за год до этого родился святой Фома Аквинский, с которого тоже началась еще одна несчастная цепочка, тоже продолжающаяся вплоть до наших дней, цепочка псевдобогословов. Даже несмотря на то, что святого Фому потом сразу быстро забыли и вспомнили о нем только в эпоху правления Льва XIII, все же его труды и труды некоторых его современников обозначили триумф такого богословского поиска, в котором доминирует разум, причем часто «иссушающий» разум, как сказал когда-то отец Поль Анри, о тринитарном богословии святого Фомы.

Тогда как опыт и сама жизнь святого Франциска вводят совсем другое направление, более эмоциональное и популярное, способное хотя бы отчасти восстановить равновесие, нарушенное официальным рационализмом. Христианской Запад будет жить отныне в постоянном напряжении между двумя направлениями, размежевание, а порой даже противостояние которых очень повредит целостности церкви, так что эмоциональное и мистическое направление перестанет питать направление рациональное, а то, в свою очередь, будет уже не в силах контролировать духовное и эмоциональное течение, которое все-таки часто нуждается в таком контроле. И все же нельзя считать случаи стигматизации маргинальными, даже если они по-прежнему остаются редкими. В своем исследовании, посвященном этим феноменам, доктор Имбер-Гурбейр (Imbert-Gourbeyre) насчитал к концу XIX века 283 случая[286], а что касается ХХ века, то тут Иоахим Буфле в 1996 отмечал более сотни[287]. По результатам этого исследования, сегодня в мире насчитывается более 400 случаев стигматизации, более или менее характерных, и хотя большая часть оказывается подделкой или вымыслом, это не мешает тому, что подлинные случаи производят действительно сильное впечатление.

Можно подумать, что Бог решил восстановить это равновесие, нарушенное излишним рационализмом, вызвав в некоторых святых особые формы благочестия. Одна из таких форм связана со святым Франциском и как раз и должна играть роль восстановления равновесия: это культ Святого Сердца, особенно ощутимый начиная с XVII века, со святой Маргариты-Марии Алакок. Были и другие разновидности культов и форм богопочитания такой же направленности, тоже пользовавшиеся популярностью, как поклонение Младенцу Иисусу, с теми, хорошо нам известными излишествами. Но были и такие формы, которые не прижились: культ головы Христа с терновым венцом у Терезы-Елены Хиггинсон; культ плеча Христова, несшего крест; культ пяти Христовых ран, под влиянием Марии-Марты Шамбон, в конце XIX века и т. д., не говоря уже о многочисленных случаях личных культов, выработавшихся на основании поклонения Богородице. Словно бы многие верующие почувствовали, что привычного учения церкви уже недостаточно для того, чтобы ответить зову сердца.

И второе замечание. Еще один исторический факт, столь же бесспорный, как и отсутствие случаев стигматизации на протяжении более чем тысячелетней истории Западной церкви, тоже может нам подтвердить предложенную гипотезу о воле Божией, вмешавшейся в Западную церковь, чтобы исправить несомую ею миру весть: церкви Востока, православные церкви, никогда, за всю свою двухтысячелетнюю историю, не знали ни одного случая стигматизации. И при этом и в них тоже ведь были тысячи святых, не говоря уже о великих богословах, тех, кого сегодня называют «отцами церкви», вплоть до святых, появлявшихся после разделения церквей: святой Григорий Палама, святой Сергий Радонежский, святой Серафим Саровский, святой старец Силуан Афонский, святой Нектарий Эгинский, и это я перечисляю лишь самых-самых известных. В русской церкви, в ней одной, было за последние годы больше мучеников, чем во всех других христианских церквях, вместе взятых, начиная с начала христианской эры. Но православные церкви не знают этого разрыва между очень интеллектуальным, слишком рациональным богословием и параллельной богословию и независимой от него мистикой. В этих церквях великие мистики оказываются одновременно и великими богословами.

Мы напрочь не сможем понять отдельных случаев со святыми — носителями стигматов, о которых здесь пойдет речь, если будем видеть в них лишь попытку воспроизведения Страстей Христовых, более или менее верную, но всегда параллельную подлинным Страстям Христа. Глубокий смысл стигматизации как раз и состоит в реальном участии определенных святых, за пределами пространства и времени, в тех самых Страстях Христовых, что имели место в Иерусалиме две тысячи лет назад. Мистик тогда тоже оказывается, самолично, на кресте, в теле Христовом. Мы уже видели, что порой можно сказать, что одна душа как бы находится «в» другой душе, как в случае Робера де Ланжеака, почувствовавшего, что Бог в нем соединяется с другими душами: предлог «в» выражает здесь пространственным образом ту реальность, которая расположена за пределами пространства и времени. Точно также можно сказать, что тело святого находится «в» теле Христа, тем же предлогом «в» здесь неуклюже выражается подлинный осмос,