Наследие Рима. Том 1. Oт Византии дo Кордовского Халифата и Османскoй империи - Нурлан Аманович Наматов

Это была не просто игра двух противоборствующих сторон. Скорее, конфликт был глубоко укоренен в социокультурных структурах и ментальных привычках двух разных непримиримых социальных групп. Грубо говоря, первая партия состояла из «Османской элиты» и ее сторонников: эти образованные грамотные люди поселились в известных городах, особенно в таких столицах, как Бурса, Эдирне и Константинополь, а также неграмотные жители городов и деревень, которые присоединились к этой элите.

Другой стороной было «туркменское сельское население», племенное кочевое население, чуждое грамотности и бюрократии. Признаваемая несовместимость, которая непрерывно питала процесс дифференциации между этими двумя сегментами общества, на самом деле была навязана рождением нового государства. Эта несовместимость на самом деле была не чем иным, как неизбежной судьбой почти всех ближневосточных государств.

В знаменитом сне Османа Османская империя, насчитывающая шесть веков, была представлена как Мировое дерево и ось мира, тень которого окутывала мир[485]. Более поздние традиции отождествляли это дерево с платаном, вероятно из-за его величия и долгой жизни. Линднер процитировал сон, что «…Под этой тенью (дерева) были горы и ручьи, которые текли от подножия каждой горы. Некоторые люди пили из этой проточной воды, другие поливали сады, а третьи заставляли течь фонтаны», – правдиво заключает: «Образ Мирового древа (Arbor mundi) с его твердыми корнями и ветвями, защищающими фонтаны и сады, отражает цель османского предприятия»[486].

Османы олицетворяли мир и изобилие для оседлого земледелия – буколическое обещание, явленное во сне. Османская мечта была для фермеров и торговцев, а не для кочевников»[487]. Принимая во внимание тот факт, что этот сон был ретроспективной фабрикацией и перспективным видением османской интеллигенции XV века, вывод Линднера кажется верным. Уже отчужденные от туркменской среды, которая когда-то основала бейлик, они относились к кочевым элементам не с одним презрением, это заставляло их трансформироваться.

Потребовалось около 200 лет для того, чтобы состоялся переход от княжества тюрок-кочевников, основанного Османом в 1280 г., к империи Промежуточного региона Мехмеда II, какой она стала в 1461 г., сразу после падения последнего византийского бастиона, Трапезундской империи, а также для того, чтобы османы стали продолжателями византийской политики.

Но уже в конце первого столетия перестройка империи по византийскому образцу, проводившаяся Баязидом I и правителями периода междуцарствия (1402–1413), настолько продвинулась вперед, что греческий язык стал языком османской администрации, а для восстановления равновесия и предотвращения ассимиляции турок греками потребовалось вмешательство султанов. Уже в VII в. арабы из халифата Омейядов использовали греческий в качестве официального языка.

Отец греческой православной церкви, св. Иоанн Дамаскин, родившийся в Дамаске в середине VII в., преданно служил своим мусульманским хозяевам, а византийский император Лев III Исавр (717–741) разрешил строительство мечети для мусульманской общины Константинополя. Тюркская династия Данишмендидов из Каппадокии (1078–1178) также использовала греческий как официальный язык. Как бы там ни было, султан Мехмед I (1413–1421) заменил греческий – язык администрации – турецким и персидским.

Тем не менее султаны и их визири продолжали пользоваться греческим в качестве языка международного общения. По этому поводу интересно отметить, что османы вели переписку с итальянцами не на латыни, а на греческом языке. Сохранилось множество официальных писем султанов, различных государственных деятелей и сановников Порты.

Нет сомнений, что написаны они людьми, для которых греческий язык не был родным, поэтому считать их переводами, выполненными секретарями-греками, глубоко ошибочно. В частности, мы располагаем фирманами Мехмеда II и договорами на греческом языке, которые он подписал с Венецией. Среди многочисленных документов Баязида II (1481–1512) на греческом языке можно выделить его письмо венецианскому дожу от 7 апреля 1503 г., которое начинается словами: «Soultan Baye-zit Theou chariti Basileus kai Autokrator [ton Romaion] amphoteron ton epeiron Asias te Europes kai ton hexes <…> esteilan antropous ton eis ten Poll <…> En Konstantinoupolei, meni Apriliou 7», что означает: «Султан Баязид, Божией милостью Василевc (царь) и Автократор (самодержец, император) двух континентов Азии и Европы и остального мира <…> Они направили некоторых своих людей в Город (eis ten Poll = Истанбул) <…> Писано в Константинополе сего месяца апреля 7-го числа».

Приведенный выше текст интересен тем, что в нем видны некоторые будущие турецкие заимствования из греческого, такие как турецкий союз «de» = «и», который происходит от греческого «te» (Asias te Europes), или же слово «Стамбул» (по-турецки Istanbul; «eis ten Poll» = в Город, по-гречески произносится как «истинбо-ли»), хотя в равной степени использовано и официальное название «Konstantinoupolis», вслед за которым поставлена дата.

Далее, султан носит точно такой же титул, как и византийские императоры, наследником которых он себя считает, а именно Basileus kai Autokrator, что означает «царь и император» (римлян). И наконец, вслед за греками, которые со времен античности называли западное побережье Эгейского моря Европой, а восточное – Азией, подчеркивая тем самым центральное положение Эгейского моря в Промежуточном регионе, и вслед за византийцами, именовавшими азиатскую часть своей империи греческим словом Anatole, которое в турецком языке превратилось в Anadolu (Анатолия) и означало «Восток», османы используют тот же географический подход к двум составным частям империи – Румелии (Европа) и Анатолии (Азия), а также пользуются понятием вселенской империи, указав «kai ton hexes», что означает: «и остального мира»[488].

Можно задать себе вопрос: почему персидский язык представлял собой меньшую опасность, чем греческий? Понятно, что туркам, потомкам кочевников, был настоятельно необходим административный язык высокоорганизованного государства, будь то персидский, арабский или греческий. Завоеванная империя до включения в 1517 г. в ее состав арабских стран была в основном византийской.

Следовательно, угроза ассимиляции исходила прежде всего от греческого языка; кроме того, это был язык религии, отличной от религии турок. По той же причине в 1928 году Ататюрк, несмотря на свое желание создать греко-турецкую конфедерацию, заменил арабскую графику турецкой письменности не греческой, а латинской. В этом отношении интересна историческая параллель с периодом правления маньчжурской династии (1644–1911) в Китае[489].

Маньчжуры, как и тюрки-османы, входили в состав большой тюрко-монгольской семьи (объединяющей тюрок, монголов и тунгусов), которая в разное время создала империи на Евразийском континенте. Завершив в середине XVII в. процесс преемственности в отношении традиций Китайской империи, они до такой степени ассимилировались с китайцами, передав тем дух своего кочевого народа, что в XX в. китайские националисты выбросили их, выжав все, что можно; их историческая родина, Маньчжурия, получила название Северо-Восточного Китая, а язык и культура по сей день остаются для китайцев объектом не только презрения, но и настоящего этноцида. Родственники маньчжуров, турки-османы, жившие на другом конце континента, сумели избежать подобной судьбы. Почему?

В рамках небольшой книги