Иван Грозный - Сергей Эдуардович Цветков

держали тебя как будто в оковах, повелевали тебе в меру есть и пить, не давали тебе ни в чем воли — ни в малых, ни в больших делах. Не мог ты ни людей своих миловать, ни царством своим владеть. Если бы не было их при тебе — таком славном, храбром и мудром государе, если бы они не держали тебя, как в узде, то ты бы почти всей вселенной обладал. А то они своим чародейством отводили тебе глаза, не давали тебе ни на что смотреть, сами желали царствовать и всеми нами владеть. Только допусти их к себе, тотчас тебя ослепят! Вот теперь, отогнав их от себя, ты истинно пришел в свой разум, открылись у тебя глаза. Теперь ты — настоящий помазанник Божий, никто иной — ты сам один всем владеешь и правишь».

Несмотря на протест митрополита Макария, восставшего против заочного осуждения обвиняемых, собор начал свои заседания. Более всех ярились завистники Сильвестра — монахи Вассиан Веский, Мисаил Сукин и архимандрит Чудова монастыря Левкий. Обвинение Сильвестру и Адашеву было предъявлено, видимо, не по одному делу царицы Анастасии, но и по всем их «преступлениям», которые Иван впоследствии усердно перечислял в своих посланиях. По царскому повелению Сильвестра сослали навечно в Соловецкий монастырь (имя его с этих пор не встречается в документах); Адашева взяли под стражу в Дерпте, где он спустя два месяца после ареста и умер — по словам клеветников, отравив себя, чтобы избежать наказания, на самом деле — от горячки. Курбский пишет, что Адашев не оставил после себя никакого имущества, ибо все, что нажил, раздавал бедным. Опять — «ангелам подобен»… На самом деле при жизни Адашев, благодаря царским пожалованиям, был одним из богатейших людей в России; и хотя на смертном одре он действительно не мог распорядиться никаким имуществом, но единственно по той причине, что оно еще раньше было у него конфисковано.

***

Поразмыслим над изложенными фактами.

Следуя летописному рассказу и свидетельству Курбского, на опалу Сильвестра и Адашева прежде всего нужно взглянуть в связи со смертью Анастасии. Действительно ли Иван заподозрил своих любимцев в покушении на жизнь своей жены? На первый взгляд так оно и есть: приговор суда тому подтверждение. Кроме того, царь подтвердил это обвинение в послании Курбскому: «А с женою моей вы меня почто разлучили? Только бы у меня не отняли юницы моей, кроновых жертв (боярских казней. — С. Ц.) не было бы»; а после бегства князя русские послы заявили в Литве, что среди прочих измен Курбского за ним числится и то, что он над царицей Анастасией «лихое дело со своими советниками учинил».

Однако следует учесть, что данное обвинение прозвучало из уст царя спустя многие годы после семейной трагедии, когда Иван уже выработал четкую систему аргументации против людей, входивших в его окружение в 1550-е годы, или, проще говоря, вешал на них всех собак. Между тем еще в 1564 году, в первом послании к Курбскому, Иван пишет о болезни жены как о деле, вызванном исключительно естественными причинами, без малейшего намека на колдовство и злой умысел. Осенью 1559 года, во время богомольного шествия царской четы к Николе Чудотворцу в Можайск, было получено известие о поражении русских воевод в Ливонии (от магистра Кетлера). Царь «хотел ехать скоро к Москве, да невозможно было ни верхом, ни в санях: распутица была кроме обычая (необычная, не по времени года. — С. Ц.) на много время; а се грехов ради наших царица не домогла». Иными словами, Анастасия просто не вынесла трудностей осеннего путешествия.

Кроме того, в этой поездке случилось последнее известное нам столкновение Анастасии с Сильвестром и Адашевым, которое, возможно, и послужило причиной их удаления от двора — первого в Кирилло-Белозерский монастырь, второго в Ливонию. Подробности ссоры неизвестны; мы знаем только, что Анастасия произнесла какое-то «малое слово непотребно» (вероятно, воспротивилась какому-то мелочному требованию Сильвестра), за что весь обратный путь до Москвы царские любимцы обращались с ней «немилостиво». Суть стычки, мне кажется, можно установить по аналогии с богомольным походом Ивана в 1553 году. Скорее всего, Сильвестр и Адашев опять как-то попытались распоряжаться маршрутом царской четы.

Таким образом, сняв с Сильвестра и Адашева обвинение в злодейских замыслах против Анастасии, мы можем одновременно уточнить подлинную роль царицы в разрыве царя со своими любимцами. Анастасия не любила сильвестро-адашевский кружок. Очевидно, что корни ее неприязни надо искать в событиях 1553 года — отказе «избранной рады» присягать царевичу Дмитрию и его гибели после жестокого «предсказания» Максима Грека. Возможно, ее враждебное настроение подогревали царские шурья — Захарьины, недовольные тем, что их оттерли на второй план; может быть, имела место обычная ревность жены к друзьям мужа. И уж конечно, молодой женщине не могло нравиться, что ее муж ведет себя как тряпка, подчиняясь, пусть даже из благочестивых побуждений, советам наставника, большинство из которых, без сомнения, касалось семейной жизни. Анастасия первая восстала против такого исключительного положения Сильвестра и Адашева при царе, всячески настраивая супруга против его любимцев. О том, какой остроты достигали ее нападки на них, мы можем судить по единственному, но весьма красноречивому свидетельству: Иван пишет, что его советники воздвигли на Анастасию «ненависть зельцу» и сравнивали ее ни много ни мало как с нечестивой императрицей Евдоксией, гонительницей святого Иоанна Златоуста (кого они подразумевали под последним, пояснять вряд ли требуется).

Итак, ко всем прочим «благодетельным» влияниям на Ивана, о которых я уже упоминал, Сильвестр прибавил прямое вмешательство в супружеские отношения, очернение жены в глазах мужа. Чувствуя, что Иван освобождается из-под его духовной власти, этот учитель не брезговал ничем, чтобы сохранить свое положение… Призванный наставлять царя в науке «Домостроя», он занялся практикой «домолома». При этом методы его ничуть не изменились: Ивану внушалось, что за непослушание его накажет Бог. Когда случалась болезнь кого-либо из царской семьи, «все вменялось, что ради нашего к ним непослушания сие бываху!». А если учесть, что из шести детей, рожденных в браке Ивана с Анастасией, выжили только двое (царевичи Иван и Федор, родившиеся соответственно в 1554-м и в 1557 году), то можно представить, какие муки должен был испытывать Иван, колеблемый между требованиями жены прогнать от себя чересчур строгого наставника и страхом за жизнь и здоровье своих близких.

Из сказанного следует заключить, что враждебное отношение Анастасии играло существенную, но не главную роль в охлаждении царя к своим бывшим друзьям: все-таки Иван решился на окончательный разрыв только после смерти супруги. Само время в конце концов все расставило по местам. Сильвестр и Адашев упустили из виду, что царь давно