Иван Грозный - Сергей Эдуардович Цветков

Иван повторил этот грех с женой какого-нибудь из своих воевод, находившихся в Ливонии, за что подвергся суровому осуждению Сильвестра? Впрочем, тут ничего нельзя утверждать наверняка. Зато второе место из царского послания, касающееся разлада Моисея с Аароном (Числа, XII, 1), выглядит как вполне конкретная ссылка на реальные события. Напомню, что первосвященник Аарон упрекал Моисея «за жену Ефиоплянку, которую он взял, — ибо он взял за себя Ефиоплянку…».

Вернемся в август 1560 года. Спустя всего неделю после смерти Анастасии, в среду 14 августа, Макарий, святители и бояре «били челом царю и великому князю, чтобы государь скорбь о своей царице и великой княгине отложил, а положа упование на Бога, помыслил, чтобы ему женитьбою не длити, занеже он государь в юношеском возрасте, тех еще лет не дошел, чтоб ему можно без супружества быти, и он бы государь для христианские надежи женился ранее, а себе бы нужи не наводил». Иван думал недолго: уже в пятницу он порешил «скорбь о своей царице отложить» и «нужи себе не наводить» и «то дело о женитьбе совершити…». Второй женой царя стала черкесская княжна Мария Темрюковна — «ефиоплянка».

Ясно, что Макарий и бояре выполняли лишь волю самого Ивана: неуемное сладострастие не покидало царя в течение всей его жизни. Между тем учение Церкви, разрешая второй брак в случае смерти жены, советует все же воздерживаться от такого шага. Однозначного взгляда на этот вопрос, впрочем, не существует. Апостол Павел пишет (Первое послание к Коринфянам, глава 7): «Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться» — и добавляет: «Впрочем сие сказано мною как позволение, а не как повеление. Ибо желаю, чтобы все люди были как и я; но каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе». Нет, однако, сомнений, что для Сильвестра с его строгим взглядом на брачные отношения второй брак Ивана был «прелюбодеянием» (вспомним, что в «Домострое» Сильвестр советует сыну брать пример с себя — никогда не знавшего другой женщины, кроме первой жены).

Мы можем утверждать, что в эти августовские дни непреклонный фарисей Сильвестр (а с ним и «ангелам подобный» Адашев) выказал меньше понимания и такта, чем митрополит Макарий и другие, — «блуд же тако горько осуди, яко сам без тела и бесплотен», по выражению царя. Вероятно, в ход пошли обычные запугивания «видениями» и «предсказаниями». В приведенном выше отрывке из Книги Чисел Господь отвечает Аарону: «Если бывает у вас пророк Господень, то Я открываюсь ему в видении, во сне говорю с ним; но не так с рабом Моим Моисеем, — он верен во всем дому Моему: устами к устам говорю Я с ним, и явно, а не в гаданиях, и образ Господа он видит; как же вы не убоялись упрекать раба Моего, Моисея?»

В 1560 году Иван отказал Сильвестру в том главном, на чем зиждилось все его влияние, — в его нравственном превосходстве, основанном на святости жития (в старорусском, домостроевском смысле). Сильвестр, этот Антей благочестия, пал сразу же после того, как был лишен дарующей ему силы родной почвы. Отныне царь не нуждался в посредниках, чтобы следовать велениям Всевышнего, ибо Господь говорил с ним «устами к устам». К царской порфире Иван присоединил ризы первосвященника. Он один, и никто другой, имел право изрекать Божью волю. Противодействие ему стало не просто преступлением, а хуже того — нечестием, кощунственным святотатством. А к таким поступкам тогда не ведали снисхождения — «и нача царь быти яр…».

С этого времени Иван обнаруживает все симптомы душевного заболевания, имя которому — абсолютное своеволие. Главный его симптом — желание уподобиться Творцу в произволе, а не в творчестве. Эта болезнь земных богов особого рода, из тех, что лечится только молитвой.

Часть третья. ЧЕРНАЯ ОПРИЧНИНА

И что еще хуже того, мне приходилось говорить с моим другом о политике, которую я считал преступнейшим из вымыслов человека и видел всегда в образе Фавсты — с лицом мертвым и белым, с глазами египетской кошки, с устами кровавыми, как цветок граната.

П. Муратов. Леросский змей

Глава 1. VITA NUOVA[12]

Болезни души так же возвращаются к нам, как и болезни тела. То, что мы принимаем за выздоровление, обычно оказывается либо кратковременным облегчением старого недуга, либо началом нового.

Ларошфуко. Максимы

Если верить Курбскому, разрыв с Сильвестром и Адашевым сказался прежде всего на нравственности царя. Вместо мудрых, благочестивых мужей Иван приблизил к себе «презлых ласкателей» — «усвояет их в дружбу и присягами себе их обязует — вооружаться на святых неповинных, к тому и на всех добрых и добра хотящих ему и душу за него полагающих, аки на врагов своих: и собрал и учинил окрест себя пресильный и великий полк сатанинский».

Новые друзья разоряют «прежнюю мирность его жития»: «Начались частые пиры со многим распутством; наливали великие чаши зело пьяного пития и давали первую выпить царю, а потом и всем с ним пирующим. Пир продолжался, пока не упьются до беспамятства или до неистовства. Про тех же, которые не хотели пить, кричали царю: «Вот какой он! Не хочет веселиться на твоем пиру… вот нашелся праведник! Наверно, он осуждает нас и над нами смеется: он твой недоброхот, несогласный с тобою, из него еще не вышел дух Сильвестров и Алексеев!» Так тешились они над трезвыми людьми и выливали им на головы чаши или подвергали мукам… Вместо поста, целомудренной жизни и кротких молитв появились тогда лень и долгое спанье, а по сне зевота и головная боль с похмелья».

Курбский настаивает, что Иван сознательно отдал душу дьяволу — «возненавидел узкий и прискорбный путь, покаянием ко спасению приводящий, и потек с радостию по широкому и пространному пути, ведущему в погибель. Мы сами много раз слышали из уст его, когда он уже развратился и вслух всем глаголал: «Едино, — говорил, — пред себя взяти или здешнее, или тамошное!» — сиречь или Христов прискорбный путь, или сатанинский широкий».

Все это звучит убедительно только для тех, кто верит во внезапные повороты человеческой души от добра ко злу и наоборот. К тому же Курбский противоречит сам себе: из его же слов можно заключить, что Иван любил попировать и раньше, когда еще твердо стоял на «узком прискорбном пути» спасения. Всего несколькими страницами ранее, повествуя о том, как воеводы «паки и паки налегали»