Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак

к принятию Христа. С пришествием Христа оканчивается роль этого воспитателя, и закон Моисея теряет всякую силу, так как нечто более великое с избытком заменяет его. Эта замена произошла не только формально; мы не можем сказать: мы, верующие, исполняем все предписания закона не потому, что они стоят в законе, а вследствие повеления Духа Христова; нет, новая религия и новая мораль по своему существу коренным образом отличаются от законом установленных религиозных и нравственных предписаний. Все действия, совершаемые только как исполнение обряда, как, например, обрезание, жертвы, исполнение очистительных предписаний, нравственно безразличны для верующих, а если они совершаются с известным притязанием, то прямо безбожны. Все, что теперь хочет быть признано добром, должно доказать свое происхождение из принципа всякой морали — любви к Богу и к ближнему; мерило для своих поступков должно быть взято мной не извне, но из моей совести, которой Дух Господень не позволит впасть в заблуждение. Вследствие того, что мерилом является только моя совесть, возможны случаи, когда для меня является грехом то, что для других не есть грех, как, например, участие в языческих празднествах, употребление мяса и вина; все это само по себе вовсе не греховные поступки, но они принимают характер преступлений, если я, несмотря на осуждение их совестью, все-таки совершаю их, следуя примеру или учению других, даже если бы это были апостолы и ангелы.

Христианство — мировая религия. Оглядываясь назад, мы, современные люди, понимаем ясно, что без исключения закона Моисеева из новой религии было бы невозможно ее превращение в религию мировую; более высокая греко-римская культура никогда не восприняла бы этого нравственного учения, если бы оно сохранило весь тот балласт, которым его нагрузил еврейский закон. Павел, однако, провел это исключение не из практических соображений, не из желания облегчить себе проповедь, скорее, он сам бессознательно подпал под влияние заимствованного из греческой жизни чувства уважения к моральным идеалам и к человеческой личности вообще, независимо от ее принадлежности к еврейской расе. Он должен был откровенно признать (Римл. II, 4 сл.; Филип. III, 8) неискоренимо присущее человеческому сердцу, несмотря на всю власть плоти, стремление ко всему доброму и прекрасному, хотя бы это доброе и прекрасное мало согласовалось с основными заповедями Моисея. Как христианин, Павел часто был вынужден, повинуясь своей совести, — он называл ее Духом Господним, — совершать то, что ему запрещалось законом, и не исполнять того, что закон считал допустимым; соответственно этому он понял, что не следует попросту отождествлять Волю Божью с моральным кодексом, заключенным в букве закона. Только религия, однако, могла дать ему мужество для полного разрыва с законом: религией был обусловлен великий прогресс, заключающийся в том, что гетерономное рабское подчинение закону, свойственное фарисейству, было заменено автономной свободой человека, признавшего Христа.

Вследствие непоколебимой преданности Павла своим религиозным принципам: «нет спасения вне Христа», «вся благодать лишь через Христа», закон — этот конкурент Христа — должен был быть свергнут, и моральное поведение человека должно было быть поставлено в исключительную зависимость от присутствующего в нем самом Христа. «Sola fide» (одной верой) Павла, формула, которая и теперь еще превратно понимается как прибежище нравственной лености есть на самом деле триумфальный клик союза между религией и моралью; смысл этого союза заключается в том, что не существует более морали без религии, без сознания собственного бессилия, без почерпнутого из опыта познания о борьбе природы, т. е. вожделений, с идеалом, т. е. с божественным, без зависимости от сверхчеловеческого, от божественной благодати, дающей нам добровольно все необходимое для нашего спасения. Но нет также более религии без морали, без плода обновленной жизни, дающего нам силу, свободу, самое себя побеждающую любовь.

Новая христология Павла. Рассмотрев все подробности теории Павла об искуплении и примирении со всеми вытекающими из них представлениями о Боге и человеке, о воле Божьей и нашем отношении к ней, мы ясно видим, что в центре религии Павла стоит Христос. Само собою разумеется, что этот Христос, внесший такой переворот в мир, не мог быть в представлении Павла обыкновенным человеком. Правда, Павел еще ничего не говорит о Его сверхъестественном происхождении, так как вера Павла зиждется не на том, чем был Христос на земле, а на том, чем он стал, свершив дело искупления, т. е. на величественно восседающем на небе Сыне Божием. Хотя Павел и называл Христа сыном Давида, — доказать этого исторически он не мог; для него a priori было ясно, что Мессия должен происходить из рода Давидова, — Иисус для него был чем-то большим, чем последним отпрыском знаменитого царского рода, получившим от Бога высшее поручение; Он, как Сын Божий, изначала, еще до сотворения людей, пребывал на небе. С древнейших времен Он принимает участие в событиях: так, Христос был той скалой, которая чудесным образом всегда находилась там, где недоставало воды, и из которой при каждом прикосновении жезла Моисеева била вода, утолявшая жажду народа во время его странствований по пустыне (I Коринф. 10, 4). Для Павла указанием на Христа является создание первого человека Богом по образу и подобию своему (Быт., I, 26). Участие Христа в сотворении мира, несомненно, лежит в основе его слов в I Коринф. 8, 6. Космологическое зкачение Христа выдвигается еще сильнее в «Послании к Колоссянам», где Христос именуется «рожденным прежде всякой твари», стоящим выше всех тех невидимых сил, которые имеют влияние на нашу судьбу. И в «Послании к Филиппу» (глава II), несомненно, излагается учение о предвечном существовании Иисуса Христа как Бога: лишь когда настал час подвига, Он покинул образ Божий и, став человеком, принял образ раба, чтобы в смиренном повиновении заслужить награду возвышения к «Господу» и послужить нам примером. Подобные изречения близки по смыслу к глубокомысленной идее «Послания к Римлянам» (5, 12), что Христос — второй Адам, от которого ведут начало лишь праведники и блаженные, как от первого лишь грешники и дети погибели. Христос — небесный человек, вокруг которого Бог создал, как спутников Его, сонмы небесных сил, подобно тому как ради тени его, нашего прародителя Адама, Он создал землю и весь видимый мир; такой же человек, как мы, состоящий из души и тела, но небесной субстанции, той субстанции, которая сделается в дни завершения и нашей. Во всех делах Своих Бог привлекал его как посредника; самое великое дело совершил Он в короткий промежуток времени, проведенный Им на земле. Если такое великое, не чем иным, как любовью, вызванное, самоотречение проявляется уже в