Знание величия - Юлия Олеговна Чеснокова

одну-единственную любовь, преданную настолько, что она бы разорвала и путы смерти. - Спасибо, ваш взгляд мне сказал лучше слов, - не дождался ответа Сынхён и поставил на стол доделанное оригами. – Тысячный! Можно загадывать желание, госпожа Варгас. Мои, увы, либо и без этого легко осуществимы, либо совсем несбыточны. Так что уступаю вам. Загадайте достойного мужчину, что ли, чтобы распрощаться с этим кабинетом и не морочить себе и людям головы тупыми и бездейственными методиками Ирвина Ялома. Я читал его книжонки – посредственно. – Сынхён встал и направился к выходу. Госпожа Варгас поднялась и, сняв очки и отложив их, быстрым шагом догнала своего, уже бывшего, пациента у вешалки, с которой он снял фетровую шляпу и местами поцарапанную трость, явно покатавшуюся по миру. - Сынхён, послушайте… - поправила она густые черные волосы, забранные в прическу. – Раз уж между нами разрываются отношения врача и пациента, может быть, вы позвоните мне как-нибудь? В её голосе звучала не надежда – просьба. Она хотела этого. Мужчина давно заметил, как трудно сдерживать ей флирт, как хочется ей проявить кокетство и очарование, а не говорить часами о покойной супруге. Женщине никогда прежде не встречался настолько постоянный человек, и она была тронута им, покорена, обольщена без малейших усилий с его стороны. Сынхён приоткрыл дверь и, держа трость в одной руке, приподнял в знак почтения на голове шляпу: - Если буду очень сильно пьян. – Он опустил шляпу. - Mes hommages[36]!

Знание величия

Глава первая

Сингапурский пролив. Смотрю на него столько лет, и всё время он какой-то разный, изменчивый и непостоянный, то тёмно-зелёной топью болота бурлит под мрачными небесами, то кобальтовой жижей предвещает шторм, то прилежной лазурью ласкает на своей глади корабли и яхты, то бело-розовыми кудрями закручивающейся пены несёт рассвет, то чернеющей синевой готовится к ночи, не глядя на её звезды, растворяющиеся в зыби волн, предпочитающей перемигиваться с фонарями набережных, доков и портов, что достижимее и ближе. Все оттенки от серебристого антрацита, через сапфирово-топазную холодность до мягкой оливы плещет пролив, раскладывая то спектрально, то по одному, то по несколько – контрастно. А иногда бросишь взгляд – до боли заунывное и знакомое зрелище, какое наблюдал сотни, тысячи раз, и какое можно увидеть не только в Сингапуре, но и каком угодно побережье от Атлантики до Тихого океана. Может быть, дело в настроении и моём внутреннем состоянии? Вода умеет отражать, и она показывает мне то, что излучает данный момент моей жизни. Капризы и перемены принято связывать с женским характером, но я не считаю их более ветреными, чем мужчин. Множество людей, большая часть не отвечает за продолжительность и длительность своих желаний, мыслей и мнений. Я в этом относительное исключение. Цели и жизненные позиции я удерживаю годами, но нечто промежуточное и сиюминутное улетает, исчезает, трансформируется, покидает меня и прибывает ко мне, берётся из пустоты. Моё настроение если не флюгер, то хамелеон. Сейчас пролив золотился, как осенняя листва в аллее, гонимая первым простудным сквозняком, предвещающим шарфы и пальто. Шум волн чем-то напоминал шорох этой листвы под ногами, но в Сингапуре ничего подобного не бывает, пальмы не ложатся под ступни ало-рыжей накидкой, ветки акаций не лысеют от холода, не покрывается серой изморосью воздух, волгло вставая туманом над лужами. Здесь вечное лето, вечная жара, вечное солнце, вечные девчонки в бикини. То есть, девчонки всегда разные, но их пляжные наряды – вечны. Малахитовые кроны, кущи тропиков, пахучие цветники, неспешный транспорт, каналы и реки среди вылизанных бетонных укреплений, асфальтовых дорог, тротуаров и мостов, газоны, слепяще-жёлто-изумрудные, и кадки с растениями даже на крышах. Я как раз стоял на пляже, руки в карманах цветастых шортов, бряцают мобильником, ключами, кольцами, зажигалкой. Сигареты не бряцают, но тоже лежат вместе со всем, в притирочку с двумя кредитными картами эксклюзивного дизайна; на одной чёрный силуэт дракона, на другой Гахо на фоне зелёных долларов. То, что это именно Гахо, знал только я, для любого другого человека это просто собака, псина породы шарпей.

Полдень какой-то палящий, как в пустыне где-нибудь на экваторе, я минут десять назад выпил банку колы, и снова хочется пить. Но уходить в тень – лень. Через солнечные очки следить за отдыхающими и гуляющими людишками, понятия не имеющими, кто я такой – весело. Ну, не так что бы очень, но это развлекает. Вообще, с возрастом понимаешь – а мне через месяц тридцать пять, - что ничего не развлечет, если между радостью и кайфом не будет разочарований, печали, драмы и тоски. Чтобы полноценно ощущать жизнь иногда нужно с головой погружаться в дерьмо, и после него даже дышится легче, пробивает каждую пору. Спуск, подъём, спуск, подъём. Череда препятствий и преград – без них нет азарта и энтузиазма. Может, дело и не в возрасте, а в моей зажранности и пресыщенности, но действительно приходишь к выводу, что развлечь себя можно и нужно чем-то скверным, плохим, что заставит расстроиться, горевать, ощущать потерю, и только после этого какая-либо награда принесёт желанное счастье. Да и что есть полновесное счастье? Мираж, иллюзия, краткий миг удовольствия, за которым не следует продолжительного удовлетворения. Находясь в полной заднице, ищешь покоя, но обретая покой – ищешь приключений, и попадаешь в полную задницу. Только это чередование и даёт вкус жизни, или, скорее, все вкусы – соль, сладость, горечь, остроту, а только одно из двух ведёт коротким путём грусти в могилу. А чем плоха могила? Не знаю, вдруг за ней прикольнее? Но проверять пока охоты нет. Как подумаю, что смерть – это включение игры заново, так хоть вой. Что же, люди – белки в колесе, носящиеся по кругу? А как из него выйти? И надо ли? А что, вставая на старт без умений, навыков и знаний предыдущей попытки, тебе снова многое интересно, любопытно и в радость. Пожалуй, не самый дурной вариант. Но если играешь по-честному, то шулеры, жулики и мошенники начнут обгонять. Для этого есть взлом кодов, чтобы порушить систему и включить режим с преимуществами, но и игра в этом случае надоедает в два, три, десять раз быстрее. Так всю жизнь опять и будешь метаться между двумя версиями: честной, трудной, и до конца интересной игрой, и обманной, лёгкой, быстрой, которую хочется завершить от скуки поскорее. Я посмотрел на часы. Если Сынхён задержится ещё,