Зов Гималаев. В поисках снежного барса - Билл Крозье

приметил великолепный канглинг, уникальную флейту из человеческой бедренной кости, частично украшенную серебром. Я спросил у монаха, здесь ли чаша из черепа, которую видел Снеллгроув. Он ответил, что здесь, но не выставляется.

Я и забыл, какое сильное впечатление производит здешняя настенная живопись. Она занимает всю правую стену и переходит на заднюю стену справа от входа – яркие, прекрасные, талантливые картины из жизни Будды.

Вторую половину дня я с удовольствием провёл в палатке, заполняя дневник. Во время чая пришли поглазеть на нас местные – женщина с ребёнком и маленькая девочка лет десяти. Женщина оказалась женой Пхурпы Тинли, мамой Дордже. Ей тоже понравилось разглядывать собственные фотографии вместе с сыном, которые я сделал в предыдущий поход.

В пять часов вечера меня попросили осмотреть местную девушку лет восемнадцати, которую мучила зубная боль. У неё гнил моляр слева на нижней челюсти, но жаловалась она на боль справа. Ни припухлости, ни следов инфекции я не нашёл. Дал ей парацетамола и ибупрофена на три дня и порекомендовал отправиться в стоматологию в Салданге: где-то она там должна быть.

40. В Самлинг и Бхиджер

К северу, за горой Сомдо, на потаённом плоскогорье над каньонами, стоит твердыня Б’он – Самлинг.

Питер Маттиссен, «Снежный барс»

20 мая, пятница. От Ше-Гомпы (4388 метров) до Торы (4672 метра) через перевал высотой 4870 метров 11,2 километра

Спал я лучше, чем в любую другую ночь за весь поход. Проснувшись, обнаружил, что долину Ше запорошило снегом: земля, палатки, монастырь – всё скрылось под слоем снега в целых пять сантиметров. Ни ветерка – явственная тишина. Красиво и мирно.

За утренним кофе мы узнали, что ночью снова подрались Пунна и Рамеш: Аласдер выходил из палатки разнимать их. Я, впрочем, ничего не слышал. По непальским законам, когда кому-то угрожают, следует обращаться в полицию. Необходимо было уведомить полицейских, дежуривших у гомпы.

Настала пора покидать Ше, и после завтрака мы начали подъём на пятьсот метров прямо у того места, где стояли лагерем. По мере того, как мы поднимались выше, снег быстро исчезал. На такой высоте воздух совершенно сухой, и при первых проблесках солнца снег тает – он даже не успевает превратиться в слякоть, просто исчезает, как по волшебству. Остаются только земля и трава, совсем сухие. После часа подъёма перед нами открылась вся долина реки Ше с её крутыми стенами, с Тсакханг-Гомпой на высоких скалах.

После мы преодолели длинный переход по западной стороне горы, которую Снеллгроув называет Пурпурной, Мук-по Ронг (smug-po’i rong). Она достигает в высоту 5605 метров, а на карте Индийского географического надзора, по словам Снеллгроува, её высота была отмечена как более 21 000 футов. Это все 6400 метров: определённо, в округе нет таких высоких гор.

Животных почти не попадалось. Не было видно ни стада овец, птицы тоже не показывались. Только одинокий суслик порой высовывался из норы и вопил во всё горло, предупреждая о приближении чужаков.

После двух часов ходьбы был долгий спуск на дно долины Ден-Кхолы, и мы достигли доксы под названием Як-Як-Кхарка, где обедали. Макароны с жареной тушёнкой изрядно тяготили нас на длинном и трудном подъёме на трёхсотметровый склон, от которого до перевала оставался один километр.

Перевал отмечал маленький тур с одним-единственным зелёным флажком. Оттуда открывался потрясающий вид на путь, который мы проделали, и на саму Хрустальную гору. Сразу за туром, на выступе, под правильным углом сходились две едва заметные цепочки следов. В центре я увидел помёт снежного барса. Экскрементов было много, около двадцати отдельных кучек, и свежие, и старые, сухие. Очевидно, здесь животное метило территорию и часто бывало.

Я внимательно огляделся, в отчаянной надежде хоть мельком увидеть неуловимого зверя: в конце концов, вокруг было плоско и голо, ни одного валуна, за которым можно спрятаться. Однако барса и след простыл.

Мы сделали несколько высоких переходов по неверным и рыхлым осыпям под углом примерно пятьдесят градусов. Далеко внизу, по левую руку, раскинулись непроходимые каньоны, ведущие к реке Ше, бежавшей на полкилометра ниже нашей опасной дороги.

Впереди, на следующем цирке[43] в паре сотен метров от себя, я увидел большое стадо яков: они двигались прямо на меня. Я проворно дал им дорогу, вспрыгнув на более надёжный, ровный участок скалы как раз в тот момент, когда они поравнялись со мной. С восторгом я осознал, что меня окружили пятьдесят с лишним яков: они легко разомкнули ряды и теперь равнодушно огибали меня, одинокого путника. Это были прекрасные лохматые твари. Только некоторые были навьючены: видимо, их гнали на продажу, в Ше или ещё дальше. Погонщики шли позади: стайка хихикающих девчушек, которые ни в какую не желали фотографироваться, и парень лет двадцати, с классической красной тибетской повязкой на голове, который настоял, чтобы его сфотографировали. Обменявшись улыбками, мы расстались.

Через полчаса я достиг высшей точки на своём пути – узкого перевала, где стоял большой четырёхугольный чортен, увешанный молитвенными флагами. На гребне меня застало ещё одно стадо яков, которые так же равнодушно прошли мимо меня. В этом стаде было больше навьюченных животных: они тащили овечьи шкуры, палаточные колья и чёрные палатки из ячьей шерсти. Это дрог-па переходили на новое место, навьючив на яков и жилище, и пожитки. За тридцатью-сорока животными следовали десятилетняя девочка с отцом, который вёл на длинной привязи симпатичную гнедую лошадь. Не останавливаясь, они сказали мне «таши делек» и отправились дальше.

Теперь мне видна была следующая широкая долина, где текла Янгу-Кхола. Там, высоко над рекой, на альпийском лугу, рассыпались около десятка строений – Тора, конечная точка нашего перехода, до которой оставалось примерно три километра.

Мне повстречалось и третье стадо яков, следующее в Ше. Пастухи охотно заговаривали со мной – то есть бросали мне «таши делек», «намасте» или несколько слов по-английски, – и все очень хотели фотографироваться. Я никому не отказывал. Этот день на треккинге выдался просто идеальным, и я развлекался от души.

На дне долины мне встретилось четвёртое, последнее на сегодня стадо яков с погонщиками. Эти звери были самые крупные и самые симпатичные – с тёмной шерстью и потрясающими рогами. На спинах у них были прихотливые ковры и упряжь, шерсть заплетена в косицы с красными ленточками. У некоторых на шее качались колокольчики, которые звонко звенели, пока яки проходили мимо. Дрог-па, которых было около десяти, пребывали в чудесном расположении духа. Мне предложили ракси. Я словно попал на карнавал.

В пять с небольшим