Кинематограф Эйзенштейна. От «Стачки» до «Ивана Грозного» - Дэвид Бордуэлл

Пскове завершается союзом двух влюбленных пар с благословения князя Александра. Второстепенный романтический сюжет (больше напоминающий голливудское кино, чем народный эпос) также помогает «очеловечить» военную драму и добавляет эмоциональной теплоты, которой очень не хватает исполненному достоинства суровому Александру.

Если в «Петре Первом» герои наделены индивидуальными чертами и психологической мотивацией, в «Невском» персонажи умышленно сделаны двухмерными. Александра окружают «типичные» представители фракций, которые признают его безусловное лидерство. Судя по всему, сама эта схематичность побуждает Эйзенштейна подходить к персонажам в формалистской манере – их характеры обусловлены требованиями сюжета и темы. Александр соединяет в себе удаль Василия и мудрость Гаврилы [496]. По словам Эйзенштейна, персонаж кольчужника Игната тоже отвечает потребностям сюжета. На мысль зажать врага в клещи Александра наводит народ, поэтому любитель пословиц Игнат рассказывает сказку о зайце и лисе. Снабдив Игната этой важной сюжетной функцией, можно расширить его роль и сделать его олицетворением патриотизма класса ремесленников. У него также есть комический рефрен о том, что кольчужка коротка, но этот мотив играет решающую роль: неправильная кольчуга не может защитить его от ножа Твердилы. Благородная гибель Игната призвана, в свою очередь, вызвать дополнительную ненависть к захватчикам [497].

Патриотизм – это главная тема, но в фильме русский национализм отделяется от любой религиозной составляющей. Эйзенштейн исключает практически любые упоминания православной церкви, чтобы дополнительно выделить католицизм рыцарей с помощью карикатурно трусливого епископа и монаха, который играет на органе. Русскую церковь представляет только двуличный монах Ананий. Когда Александр въезжает в Псков, церковные старейшины ненадолго оказываются в кадре, но о них быстро забывают. Со ступеней церкви к народу обращается только Александр. Церковь уступает место секулярному правителю.

Патриотизм не рассматривается и как простой вопрос обороны. В большинстве исторических произведений того периода беспокойство по поводу внешних врагов соседствует с постоянной озабоченностью по поводу врагов внутренних. В «Невском» захватчики – это серьезная опасность, но предатели достойны куда большего презрения. Ананий выступает против патриотизма («Где спать легла, там и родина») и передает информацию в стан врага. Глава Пскова Твердило сотрудничает с немцами и вероломно убивает Игната. Когда он попадает в плен, его запрягают в сани, которые он везет в Псков. Уже низведенного до уровня животного, в упряжи и хомуте, его ждет суровое наказание – разъяренные граждане забивают его до смерти. Сталинский климат подозрительности и поиска шпионов и диверсантов оставляет на фильме свой отпечаток. Это еще сильнее проявится в «Иване Грозном».

Поскольку сюжет очень простой, Эйзенштейн делит его на крупные сцены и связующие эпизоды. Сцены, как правило, представляют собой грандиозные полотна со множеством персонажей – встреча Александра с монголами, дебаты в Новгороде, разорение Пскова немцами, Ледовое побоище и возвращение Пскова. Связующие эпизоды – это короткие фрагменты: Александр набирает войско из крестьян, быстрые стычки, планирование битвы и так далее [498]. Между большими сценами есть параллели, как в «Потемкине», например приезд монголов сопоставлен с приходом новгородцев, которые просят о помощи. И, как в «Октябре», здесь есть сравнения, когда чередуются сцены, в которых показаны противоборствующие стороны. Церемонии в лагере рыцарей и их церковная иерархия (6.25) противопоставлены демократичному привалу русского войска у костра.

6.25

6.26

6.27

Последняя сцена представляет собой большое полотно, которое включает несколько других. Действие разворачивается в Пскове, это напоминает о немецкой оккупации, а композиция кадра повторяется для того, чтобы подчеркнуть контраст (6.26, 6.27). Так как в сцене показано собрание русских граждан, она напоминает два фрагмента в Новгороде, особенно церковными колоколами на звуковой дорожке и публичным судом. Разговоры купцов о торговле из ранних эпизодов сопоставлены с решением Александра обменять пленных немцев на мыло. Также в финале объединяются несколько мелодий, которые мы слышали ранее. Романтический сюжет завершается тем, что Василий выбирает Василису, и это напоминает о ссоре на мосту в Новгороде [499], где мы впервые увидели, что она ему понравилась. А предупреждение Александра о том, какая судьба ждет всех захватчиков, напоминает обращение Гаврилы к новгородцам на среднем плане («Звать Александра!»).

В визуальном отношении фильм – это живописная фольклорная стилизация. Беленые городские здания, опрятные крестьяне и воины, простые композиции – все говорит об определенной «бутафории», если выражаться словами Эйзенштейна [500]. Душан Макавеев писал: «В фильме видны картонные декорации и нарисованный горизонт, а на героев с приклеенными усами и бородами падает снег из гипса и мела!» [501] Но в то время Вишневский хвалил чистую красоту фильма, гораздо более естественную, чем мрачность и убожество в кадре, характерные для большинства фильмов о старой Руси [502].

6.28

6.29

Общий эффект эпоса достигается за счет длинных сцен, акцентированной актерской игры, статичных поз. Постановка часто напоминает кинематографический эквивалент иконописи или геральдических символов (6.28). Говоря об Эль Греко и мексиканских фресках, Эйзенштейн отождествлял экстаз с фронтальными позами, блестящими глазами и изогнутостью тела, характерной для состояния истерии [503]. Но фронтальные положения актеров в «Невском» и их обращение в камеру связаны не столько с этими традициями, сколько с бесстрастной соцреалистической скульптурой. Один из редких примеров выразительного движения в картине – это фрагмент, когда Василий, пожирая Ольгу глазами, азартно размахивает боевым топором, а потом приглаживает усы его огромным лезвием.

Визуальные мотивы резко контрастные. Одежда русских ассоциируется с темным цветом земли, а рыцарей – с могильной белизной [504]. Псевдосредневековое звучание немецких церковных гимнов противопоставлено более простым, но мелодичным русским напевам. Эйзенштейн также обращается к символике стихий и ассоциирует захватчиков с огнем и льдом. Русские на своей земле и ассоциируются с элементами, связанными с плодородием. Александр ловит рыбу на Плещеевом озере; в конечном итоге враги гибнут в воде. В эффектной сцене войско Александра набирает крестьян, которые вылезают из-под земли (6.29), это позитивный вариант вербовки люмпен-пролетариата из «Стачки» (2.22). Позднее мы видим вылезших из-под земли крестьян, и кажется, что на них не действует закон гравитации, потому что они идут по небу (6.30) – это буквальная иллюстрация песенного призыва к русскому народу «вставать».

Сужающиеся кверху, похожие на купола церквей шлемы русских, которые не закрывают лица, тоже противопоставлены ведроподобным шлемам немцев. Закованный в броню, обезличенный и дегуманизированный враг смотрит как из танковой щели (6.31). В сцене битвы Эйзенштейну нравится делать акцент на