При свете зарниц - Аяз Мирсаидович Гилязов

И с каким же удовольствием махал я тяжёлым колуном, как будто утверждая себя на том месте, куда себя ставил! Эх, если бы всё было так просто!..

Но вот уже все пеньки переколол, а мне всё мало. В последний раз с почтением отказываюсь от приглашения дедушки Рахимзяна попить чайку и иду к себе. Беру широкую деревянную лопату и начинаю разгребать снег у ворот, а потом чищу и саму улицу против дома, перехожу на тропу, которая ведёт к роднику. Уже вечереет, синие сумерки. У меня горят щёки, дышится легко и свободно. Вдруг кто-то зовёт меня. Оказывается, Рузиля, наше лебединое пёрышко!

– Искандер, письмо!

Нашей радости нет конца! Я стою возле окна и в свете гаснущего дня читаю письмо, а мать передником утирает слёзы. Только Насима спокойна, её пальцы изучают глубину носа. И Рузиля у нас, она радуется вместе с нами.

Отец, оказывается, на Калининском фронте. «О наших делах знаете, наверное, из газет. Примерно всё так, воюем. Очень суровы морозы, а фашистам жарко! Как у вас дела? Искандера ещё не взяли? К нам приходят уже его ровесники, безусые парнишки… Да будет благополучным конец… Всё равно победим!..»

Вот какое было письмо от отца!

Мать плачет, думая о нём…

Рузиля плачет от того, что «ровесники, безусые парнишки» уже там, значит, скоро будем там и мы с Рафгатом…

Насима плачет оттого, что плачет мама…

Я радуюсь: жив отец, жив!..

Мы уговариваем Рузилю разделить с нами вечерний чай, но ведь в сумке у неё есть ещё письма, и хоть писем совсем мало, но их надо разнести.

Я сажусь за стол писать письмо отцу. Какие у нас дела?…

Дела у нас идут по-прежнему, все живы-здоровы. И дедушка Рахимзян жив, а Хабибрахман-абзый работает всё на конюшне… Уже несколько партий коней отправили на фронт… Только на той неделе похоронили бабушку Май-эби. Жила она у Хабибрахмана-абзый, Арзу очень хорошо за ней ухаживала, пекла блины для неё на скоромном масле, но Май-эби всё время тосковала о своём доме и как пятиразовую молитву твердила одно и то же: «Я здесь, а дом пустует, придут дети, придут в холодный дом…» И вот выбрала время, когда не было ни Арзу, ни Хабибрахмана-абзый, и отправилась в свой дом. Но была пурга, и бабушка пошла совсем в другую сторону. Весь вечер всем аулом искали её и нашли недалеко от Аракы чишмэсе, под скалой, в снегу… Похоронили бабушку с большим почётом.

Ещё какие дела?

В школе на уроках военного дела занимаемся учёбой: повесим деревянные винтовки и на лыжах бежим вокруг рощи за Круглым полем. Бросаем деревянные гранаты, потом кричим «ура-а!» и идём в атаку. Наши голоса звенят среди берёз. Откуда ни возьмись выскакивает заяц. Мы начинаем кричать: «ал-ля-ля, ул-лю-лю»…

Но самое удивительное я оставил на конец письма. Накануне Нового года Сирай женился на Кариме, чем удивил всю округу…

Про то, как Сирай сначала сватался к Арзу, я не стал писать отцу. Да об этом мало кто знал в ауле, и если бы мне не рассказала о сватовстве сама Арзу, я бы тоже ничего не знал. А через неделю после неудачного сватовства Сирай женился на Кариме. Я так и написал отцу: «Да будет вам известно, что сын мельника Хабиба Сирай взял в жёны старшую дочь Биктимера…»

Свадьбу сыграли очень скоро, будто куда-то спешили. Мать Сирая, как говорили, плакала от горя, а Маулиха была на седьмом небе от счастья.

– Слава Аллаху, спасибо Всемогущему! Парень попался с чистой душой. Да будет лёгкой нога Каримы, ведь вслед за ней должны пройти по этому пути и её сёстры!

Трудно сказать, что было бы, если бы в этой семейке не появился единственный мужчина – Сирай. Наверное, замёрзли бы от холода, ведь у них во дворе не было и полена дров!

Но каково же было гордой, высокомерной Кариме?! Как она только и терпела, когда мальчишки проходили под её окнами с такой песней:

Быстрокрылая бабочка

Летает над нами!

Девка-жердь целует коротышку-парня,

Видно, на корточках!..

Так Сирай стал жителем нашего конца. Мы теперь видимся с ним каждый день, да и не по разу. Вдвоём мы вычистили колодец. Сирай, спустившись вниз, набирал в ведро грязь, а я поднимал и вываливал грязь из ведра, а потом опускал ведро Сираю. Ловко, быстро работал Сирай, я едва поспевал за ним. Вычистили колодец мы на славу. Дедушка Рахимзян вышел, посмотрел на нашу работу и похвалил нас.

Когда Сирай выбрался из колодца, весь грязный и мокрый, с какой-то неизъяснимой грустью посмотрел на окна Арзу… Может быть, он женился только потому, чтобы жить поближе да почаще видеть Арзу? Кто знает…

12

Слухи о том, что школьные дрова потаскивают, ходили уже давно. Вора поймать никак не удавалось. И вот решили на педсовете, что старшеклассники должны нести ночное дежурство. Мы с Рафгатом с нетерпением ждали, когда придёт наша очередь и с кем из учителей выпадет нам дежурить.

И вот пришёл этот день, вернее, пришла ночь, когда мы с Рафгатом на дежурстве и с нами учительница немецкого языка и физики – Арзу-апа!..

Ясная, морозная ночь. Десять или одиннадцать часов? Мы идём по тропинке вокруг школы, вокруг сараев, и снег сухо хрустит у нас под ногами. Задувает резкий ветер, от которого леденеет лицо и навёртываются на глазах слёзы. В ауле не лают даже собаки.

– В великом Имянлебаше всё спокойно! – говорим мы с Рафгатом.

Арзу смеётся и ведёт нас в школу греться. Она в своём лёгком бешмете с овечьим воротником и в белой шали замёрзла, но не показывает виду, глаза её весело блестят, а ресницы, брови и выбившиеся волосы белые от инея.

Рафгат тоже не показывает, что замёрз. С некоторых пор он ходит в заячьем шарфе, повязывая его поверх воротника, – теперь так модно… в нашем ауле! Раньше Рафгат вовсе не думал о своей одежде, о модах, а теперь каждое утро перед зеркалом с овечьими ножницами выискивает на своём подбородке волосинки.

Арзу вдруг останавливается и спрашивает нас:

– Признайтесь, ребята, трудно быть мужчиной?

Мы настороженно смотрим на неё и молчим.

Да и как ответишь на такой вопрос? Мы хоть иногда и пытаемся представляться настоящими мужчинами, но всё-таки мы ещё не испытали того главного, что выпадает на долю мужчин – войны…

И понимая,