При свете зарниц - Аяз Мирсаидович Гилязов

– Самые лучшие ушли, самые умные… – твердил дед своё. – Возьми хоть Белокопытого или Сталь, ведь это первые рысаки района, первые призы на всех Сабантуях брали!.. Ведь у них было человеческое понятие, эх!.. Ведь это были мои верные друзья! Добрый конь – это крылья мужчины!..

– Война же, дедушка, – тихо сказала Арзу.

– Да разве я не понимаю, что война!.. Сыновей у меня нет, никто из моего дома на войну не ушёл, и долг у меня большой был перед Родиной. И вот ушёл мой Белокопытый, ушла Сталь!.. Ой, как они смотрели на меня!.. Чувствуют разлуку, бедняги, а Белокопытый изгрыз всю коновязь. Я понимаю, Красной Армии хорошо послужат мои девятнадцать рысаков, но мужчина уйдёт, так хоть письмо домой напишет, а эти?… Потеряются они там, наши лошадушки, сгинут без вести! Вот что печалит меня…

– Ты не любишь меня, дедушка? Ты недоволен.

– Война ведь, Арзу, война! На Родину враг наступает, в пепел обращает нашу жизнь…

Наконец-то Арзу увела деда в избу. Из-за двери ещё слышался его печальный голос, но я уже не понимал, о чём он там говорит, и потихоньку выбрался из сеней, а оттуда – на улицу…

14

Над всем белым светом нависла страшной тучей война. В каждом звуке, в каждом вздохе человеческом слышно – война!.. Там, где раньше работали трое, теперь работает один. Там, где трудился отец или старший брат, теперь стараются девушки да мальчишки-подростки. Журавль над колодцем у фермы от темна до темна со скрипом ходит вверх-вниз, вверх-вниз – кто-то из женщин таскает тяжёлую бадью, может, и моя мама. Застучал молот в кузнице, зазвенели лемеха – хотя зима ещё на дворе, но деревня думает уже о весне. Весна, весенний сев!.. Возле амбаров неустанно крутятся веялки, в триере шуршит горох!..

Но вот какая новость: с этими весенними хлопотами пошли по аулу и другие слухи. Оказывается, участились случаи мелкого воровства: возят на санках сено из колхозных стогов, крадут с гумна горох и просо… Теперь и в Верхнем конце, и в Нижнем есть ночные сторожа, и выйдешь на улицу поздно вечером – стучат колотушки! Этот стук колотушек напоминает мне те вечера из моего уже далёкого детства, когда по всему аулу девушки трепали лён…

Возле ферм и амбаров тоже постоянно дежурят – комсомольцы, пионеры, пожилые люди из тех, про кого говорят – активисты. А Чулак ворчит:

– Ходят-бродят, как привидения… И что пользы от этих сторожей! Для того, кто хочет украсть, дыр много.

Назначаются дежурные и у нас по школе. Но теперь, после пожара, это дежурство превратилось вроде бы как в формальность. Да и дрова школьные уже не таскают. И когда мы дежурим с Рафгатом, то раз-другой выйдем на улицу, подышим морозным ночным воздухом, послушаем мерный стук колотушек и уходим в учительскую, делаем уроки или читаем книги…

В тот вечер с нами дежурила учительница биологии Назия-апа, толстая, с золотыми зубами. Назия-апа принесла с собой в клетчатой тряпке запечённую в золе картошку, а в коробке из-под крема – жёлтой крупной соли, поела с аппетитом и забралась на кожаный диван.

– Я стирала сегодня, – сказала она, зевая, – устала прямо, как ишак. Вы уж, ребята, тут посмотрите сами…

Вскоре она уснула, а мы с Рафгатом сидим против друг друга за длинным столом и решаем задачки по физике. Физику преподаёт у нас Арзу, так что я стараюсь. И по немецкому стараюсь, но с этим у меня похуже получается. Физика – другое дело!..

«Время колебания маятника равно Т… Как изменится время колебания маятника, если его перенести с Земли на Луну?… Масса Луны в 81 раз меньше, чем масса Земли… А радиус Земли в 3,7 раза больше лунного…»

Морозная февральская ночь. Сквозь высокие рваные облака плывёт полная рябая Луна. И вид этой Луны сбивает мои мысли, и задачки не решаются.

– Кто-то идёт, – говорит Рафгат.

И в самом деле, я тоже слышу, как стукает дверь, а потом в коридоре раздаются шаги. Наконец в учительской появляется следователь Асылов, а за ним входит и Зулейха-апа, наш директор. У нашей Назия-апа сон чуток, она уже сидит на диване, натягивая на толстые колени подол платья. Асылов что-то очень серьёзен и сердит, а Зулейха-апа оглядывается растерянно, как будто кого-то хочет среди нас увидеть.

– Как дела, ребята? – спрашивает Асылов. – Вы опять сегодня дежурите?

Мы с Рафгатом киваем.

– Везёт же вам. – Он стаскивает с рук кожаные перчатки, а тонкие его пальцы красные, как гусиные лапы, и он дует на них, согревая.

– Дела обстоят так, товарищи комсомольцы, – наконец говорит он. – В некоторых колхозах открыты факты хищения хлеба. Злоумышленники пользуются тем, что обмолот слишком затянулся. Из вашей деревни тоже получили сигналы, – добавил он и нахмурил тонкие, как у девушки, брови.

– Всё равно я этому не верю! – тихо сказала Зулейха-апа.

Асылов усмехнулся.

– Некоторые из сигналов уже подтвердились, – сказал он сухо и строго. – Арестованных ночью везти нельзя, двоих до утра нужно расположить у вас в школе.

Видно было, что Зулейха-апа как раз этого-то и не хотела, и они долго о чём-то шептались с Асыловым. Наконец следователь сказал громко с плохо сдержанным раздражением:

– Рано утром мы их увезём отсюда, Зулейха-апа! Ученики даже не узнают!..

Зулейха-апа долго молчала. Потом так горько, с таким тяжёлым вздохом согласилась:

– Что поделаешь… Дело ведь не только в учениках, товарищ Асылов…

– Я понимаю, – ответил Асылов, – и мне всё это не очень-то нравится, но что же делать? Время тяжёлое, военное, сами знаете, и помочь людям справиться с этой бедой поможет только жёсткая дисциплина. – Потом Асылов посмотрел на нас с Рафгатом и спросил:– Вы поможете, ребята?

Мы не знали, какая помощь от нас требуется, но кивнули согласно.

Как только Зулейха-апа и Асылов вышли из учительской, мы собрали свои книжки и тетрадки. Тут уж не до физики! Кого, интересно, поймали? Где? А наша Назия-апа начала ворчать:

– Ох, как мне идти сегодня не хотелось… Чуяло моё сердце: не к добру, не к добру…

Ветер ли усилился, или нам так казалось, потому что мы ждали, вслушиваясь: не идёт ли кто? Но мело и в самом деле не на шутку, в окно так и хлестало снегом. А на полу никак не таял снег, оставшийся от валенок Асылова и Зулейхи-апа, – вот как было холодно. А Рафгат почему-то оживился необыкновенно, глаза так и блестят, смеётся и говорит громко:

– Раз уж клубочек покатился,