При свете зарниц - Аяз Мирсаидович Гилязов

Прошло с полчаса, когда в школе опять раздались шаги. С участковым милиционером и с Асыловым были ещё Хабибрахман-абзый и Сырур-апа со своей дочерью Гульбадар. Мне всё стало ясно! Гульбадар, увидев нас с Рафгатом, застыдилась и спряталась за спину матери. А Сырур-апа стояла с таким невозмутимым видом, точно пришла в гости. Никогда, наверное, мне не забыть её надменного, гордого вида, улыбки на тонких поджатых губах и высокой, точно готовой сшибить любого врага, груди.

Гульбадар училась в школе вместе с моим братом, потом уезжала в Шатуру на торфоразработки, но что-то не ужилась там с девушками-землячками, вернулась домой и теперь работает в колхозе. Сама же Сырур-апа славится у нас в ауле злым, как бритва, языком и тем, что в бане за огородом гонит самогон и не скрывает этого.

Увидя Хабибрахмана-абзый, я решил, что его, как нашего активиста, привели в качестве понятого. Он как вошёл в учительскую, так и встал неподалёку от двери, встал, как солдат, сдвинув пятки больших, толсто подшитых валенок, и глядя куда-то под ноги.

– Хабибрахман-абзый, садитесь, – сказал я, пододвинул ему стул.

Он посмотрел не на меня, а на Асылова. И тот тоже как-то странно при этом сморщился, словно у него заболел зуб, и вдруг мне в голову ударила страшная мысль, от которой мне стало и жарко, и холодно.

– На время следствия вы все трое арестованы, – сказал Асылов и отвернулся.

Мы с Рафгатом так и онемели. Мы даже не расслышали с первого раза приказания Асылова запереть всех троих в классе. Но когда они направились к двери, Асылов мягким голосом добавил:

– А вы, гражданин Ямашев, останьтесь пока. Садитесь…

Старик Хабибрахман снял шапку, расстегнул на полушубке деревянные пуговицы и опустился на стул, который я для него поставил. Его коротко остриженные седые волосы при слабом свете лампы сверкали, как иней. Асылов с трудом открыл застывшую на морозе сумку, вынул бумаги и разложил их на столе. Но тут он увидел сидящую на диване нашу учительницу биологии Назию-апа.

– Простите, не знаю вашей фамилии, – сказал Асылов.

– Раббаниева, – пугливо ответила Назия-апа.

– Вам можно пойти домой, товарищ Раббаниева. Отдыхайте, ведь завтра вам на работу… А здесь достаточно и этих парней.

Назия-апа начала собираться. Салфетка её развязалась, и на пол вывалилась картофельная кожура, а белая коробочка открылась, и крупная соль рассыпалась. Назия-апа опустилась на колени и по крупинке стала собирать соль в ладошку. Потом, стараясь не смотреть в сторону Хабибрахмана, вышла из учительской.

Асылов долго перебирал бумаги на столе, что-то читал, а потом вдруг резко сказал:

– Гражданин Ямашев!.. – Но тут же добавил мягко: – Хабибрахман-ага…

Потом опять долго молчал и рылся в бумагах, а Хабибрахман-абзый терпеливо ждал и смотрел на него. Наконец Асылов заговорил ровно и внятно:

– Никогда не думал, что мы встретимся с вами при таких обстоятельствах. Но раз уж встретились, постараемся разобраться и ускорить дело. Так будет лучше и вам, и мне. Правильно? – Но не дождавшись согласного ответа от старика, он продолжал: – Мы вместе с понятыми Мухамметшиной и Баяновой, при участии депутата сельсовета Ахиярова, обнаружили в вашем чулане около пуда, точнее, пятнадцать килограммов и триста пятьдесят граммов гороха. Вот акт обыска. Вот акт взвешивания… Понимаете, о чём идёт речь?

Хабибрахман-абзый гневно сверкнул глазами и дёрнулся было со стула, но опять сел, и я видел, как его большая костлявая рука стиснула на груди полушубок. Наконец послышался его хриплый глухой голос:

– Что это за горох?

– Нынешнего урожая, – сказал Асылов. – Он был в вашем чулане в деревянной бочке.

– В нашем колхозе в этом году не раздавали горох…

Асылов пожал плечами.

– Но чулан-то ваш, и бочка ваша.

– Если вы говорите о пустой бочке в углу, она моя. Но там не должно быть никакого гороха.

– Значит, вы утверждаете, что тот горох – не ваш?

– Там не должно быть никакого гороха, – повторил Хабибрахман-абзый.

– Хорошо! – громко сказал Асылов. – Хорошо! Предположим, что я так же думаю. Но что делать с тем пудом гороха? Чулан ваш, бочка ваша. Чей же горох? Давайте это выясним.

– Кто положил, тот пусть и выясняет, – пробормотал старик и опустил голову.

Я понимал, каково всё это слушать честному старому человеку! А в том, что Хабибрахман-абзый не виноват, я не сомневался.

Но можно было понять и Асылова. Кажется, он и сам не верил в то, что Хабибрахман-абзый украл горох, и вот пытался разобраться. Может быть, он даже боялся оставаться со стариком один на один, потому и не выпроводил нас? Ведь как ни крути, а при свидетелях он чувствует себя не в гостях у старика, а при ответственном деле.

А Хабибрахман-абзый не то от обиды, не то ещё почему вообще перестал отвечать на его вопросы.

– Не только у вас, но и в других деревнях балуют хлебом, – говорил Асылов, словно бы уговаривая в чём-то старика. – Мы должны принять меры и усилить бдительность. И поймите, Хабибрахман-ага, я не считаю вас вором и не имею права так считать. Вы ветеран Гражданской войны, вы участвовали в создании колхоза… Я не могу думать, что вы соблазнились пудом гороха, я не верю этому! Я понимаю… Но факт – жестокая вещь. В данном случае он против вас, вот мы и должны выяснить…

– Я могу сказать только одно: я не брал горох. Могу в этом поклясться.

– В таком случае, – сказал Асылов, – в таком случае, выходит, что горох принесла… Арзу Ямашева?

Хабибрахман-абзый даже привстал со стула при этих словах и, кажется, готов был кинуться на следователя.

– Вы, товарищ Асылов, взвешивайте свои слова! – гневно сказал он. – Вы хорошо знаете, что Арзу этого не могла сделать! Если бы не знали, не приезжали бы просить её в жены… И если ваши факты – жестокая вещь, как вы сказали, так обвиняйте меня, а Арзу оставьте. Я это сделал, я, я! – крикнул старик с вызовом.

Асылов очень долго сидел и не поднимал головы, он смотрел куда-то в бумаги, в стол. Наконец сказал прерывистым голосом:

– Я… гражданин Ямашев… пока веду только предварительное следствие и ничего не утверждаю. Ваше дело несомненно… будет передано другому сотруднику… Могу добавить: сегодняшний печальный случай не имеет никакого отношения к нашим разговорам с Арзу Ямашевой. Что касается всех этих дел, то могу сказать, что я здесь не для того, чтобы играть в детские игры, но расследую уголовное преступление, выполняю то, что требуют суровые законы военного времени. И прошу вас с этим тоже считаться. Могу ещё добавить, – сказал вдруг